История японского анархизма в ХХ веке
Анархическое движение в Японии
Источник: Anarchist Communist Editions (ACE Pamphlet No. 8):
http:/www.spunk.org/texts/places/japan/sp001883/japan.html
Предисловие от Федерации анархо-коммунистов
Федерация анархо-коммунистов приняла решение перепечатать очерк Джона Крампа «Анархическое движение в Японии» (являющейся изложением его книги «Хатта Сюдзё и чистый анархизм в Японии в период между I и II мировыми войнами») по нескольким причинам.
Одной из них является дань уважения продолжающейся борьбе либертарного движения в Японии, желание довести до внимания англоязычных товарищей то, что, к сожалению, является малоизвестной частью всемирной борьбы за свободное и равноправное общество. Мы надеемся, что данный труд станет отправной точкой к большему пониманию ценной традиции антиавторитарного коммунизма и поможет расширить сотрудничество с анархистами в современной Японии на пути к поистине всемирному анархическому движению.
Являясь вдохновляющим примером борьбы с могущественным авторитарным государством, история анархизма в Японии также очень ценна как пример развития анархической теории. Ясные и чёткие аргументы против реформизма профсоюзов и социал-демократов актуальны и по сей день, как и критика большевизма, вскрывающая присущую ему иерархичность, вопреки троцкистам, часто заявляющим о том, что он разложился уже при Сталине. Также она служит историческим примером бессмысленности использования терроризма в случае репрессий со стороны государства, а также опасности антиорганизационных настроений.
Ещё более важными для нынешних анархистов будут сведения о спорах между анархо-синдикалистами и анархо-коммунистами, участвовавшими в движении. Критикуя некоторые позиции японских анархо-коммунистов, на которых они стояли в разное время, такие как создание партии, внедрение в структуру профсоюзов, разделение между классовой борьбой и восстанием, а также точку зрения на то, как будет организовано анархическое общество в будущем, мы в то же время считаем верным отказ от синдикализма как пути социальной революции, в частности, по той причине, что он не способен создать никакой экономической структуры, кроме той, которая присуща капитализму.
Мы не намерены в рамках этого краткого предисловия предлагать читателю анализ этих или многих других тем, поднимавшихся японскими товарищами. Этот очерк говорит сам за себя, и, как часто бывает в случае с периодически выходящей в свет анархической литературой, о его успехе можно будет судить по влиянию, оказываемому им на практическую деятельность современных борцов за дело рабочего класса.
Федерация анархо-коммунистов, лето 1996 года.
Посвящение от автора
Этот очерк посвящается Осиме Эйдзабуро, чьё неизменное увлечение анархо-коммунизмом, несмотря на преклонные годы, является источником вдохновения для молодых товарищей. Но дело не только в этом. Многие ли могут оживить вялую беседу случайно брошенной фразой «Когда я кинул дымовую шашку в императорский дворец…»? А вот Осима-сан может.
Примечание автора: Японские имена даются в обычной для Восточной Азии форме, то есть, фамилия (например, Котоку) ставится перед именем (например, Сюсуи).
Источник: Anarchist Communist Editions (ACE Pamphlet No. 8):
http:/www.spunk.org/texts/places/japan/sp001883/japan.html
Предисловие от Федерации анархо-коммунистов
Федерация анархо-коммунистов приняла решение перепечатать очерк Джона Крампа «Анархическое движение в Японии» (являющейся изложением его книги «Хатта Сюдзё и чистый анархизм в Японии в период между I и II мировыми войнами») по нескольким причинам.
Одной из них является дань уважения продолжающейся борьбе либертарного движения в Японии, желание довести до внимания англоязычных товарищей то, что, к сожалению, является малоизвестной частью всемирной борьбы за свободное и равноправное общество. Мы надеемся, что данный труд станет отправной точкой к большему пониманию ценной традиции антиавторитарного коммунизма и поможет расширить сотрудничество с анархистами в современной Японии на пути к поистине всемирному анархическому движению.
Являясь вдохновляющим примером борьбы с могущественным авторитарным государством, история анархизма в Японии также очень ценна как пример развития анархической теории. Ясные и чёткие аргументы против реформизма профсоюзов и социал-демократов актуальны и по сей день, как и критика большевизма, вскрывающая присущую ему иерархичность, вопреки троцкистам, часто заявляющим о том, что он разложился уже при Сталине. Также она служит историческим примером бессмысленности использования терроризма в случае репрессий со стороны государства, а также опасности антиорганизационных настроений.
Ещё более важными для нынешних анархистов будут сведения о спорах между анархо-синдикалистами и анархо-коммунистами, участвовавшими в движении. Критикуя некоторые позиции японских анархо-коммунистов, на которых они стояли в разное время, такие как создание партии, внедрение в структуру профсоюзов, разделение между классовой борьбой и восстанием, а также точку зрения на то, как будет организовано анархическое общество в будущем, мы в то же время считаем верным отказ от синдикализма как пути социальной революции, в частности, по той причине, что он не способен создать никакой экономической структуры, кроме той, которая присуща капитализму.
Мы не намерены в рамках этого краткого предисловия предлагать читателю анализ этих или многих других тем, поднимавшихся японскими товарищами. Этот очерк говорит сам за себя, и, как часто бывает в случае с периодически выходящей в свет анархической литературой, о его успехе можно будет судить по влиянию, оказываемому им на практическую деятельность современных борцов за дело рабочего класса.
Федерация анархо-коммунистов, лето 1996 года.
Посвящение от автора
Этот очерк посвящается Осиме Эйдзабуро, чьё неизменное увлечение анархо-коммунизмом, несмотря на преклонные годы, является источником вдохновения для молодых товарищей. Но дело не только в этом. Многие ли могут оживить вялую беседу случайно брошенной фразой «Когда я кинул дымовую шашку в императорский дворец…»? А вот Осима-сан может.
Примечание автора: Японские имена даются в обычной для Восточной Азии форме, то есть, фамилия (например, Котоку) ставится перед именем (например, Сюсуи).
Глава первая. 1906 – 1911 годы
Анархисты в Японии! Для многих уже сама мысль об этом удивительна. Широко распространенное представление о Японии как об иерархическом и режимном обществе, а о японцах как о беспрекословных слугах, верных своей компании и государству. Даже в самой Японии много тех, кто понятия не имеет о существовании там анархического движения, о мучениках, погибших в борьбе за своё дело, о продолжающейся борьбе, которая ведётся против капиталистического государства и жестоких преследований, которые она вызвала за многие годы. Не так давно одна молодая японка, учившаяся в одном американском университете, написала мне письмо, в котором просила предоставить информацию об анархическом движении в Японии после того, как прочитала одну из моих статей в «Бюллетене анархических исследований». То, что она смогла узнать о существовании анархического движения в Японии, только оказавшись за пределами своей родной страны, очень хорошо показывает, до какой степени сам факт существования японского анархизма скрывается официальной исторической наукой, вычищается из образовательной программы и игнорируется местными средствами массовой информации.
I.1. Исторические и экономические предпосылки возникновения анархизма в Японии
Конечно же, есть часть правды в широко распространённом образе Японии и японцев. Он тесно связан с путём, по которому пошла модернизация Японии в годы большого общественного подъёма после революции Мэйдзи 1867 года. В результате этой революции власть перешла в руки молодых самураев, намеренных превратить Японию в сильную в экономическом и военном плане страну. Для достижения этой цели они собирались создать государство с высокой степенью централизации, в экономике которого преобладала бы промышленность, морскую державу, чьи колонии компенсировали бы недостаток природных ресурсов страны. Это были очень амбициозные задачи для Японии, которая в то время всё ещё была маленькой, слабой и отсталой страной на задворках мировой цивилизации. Для достижения этой цели нужно было превратить японцев в абсолютных конформистов, которых поощряли и вынуждали ставить интересы страны выше своих собственных и воспитывали в духе национальной гордости и преданного служения императору.
В течение многих лет после революции Мэйдзи подавляющей частью населения Японии продолжали оставаться крестьяне, обрабатывающие свою землю. Сельское хозяйство всё ещё было основой экономики, так как для создания промышленности требовалось разорить крестьян и направить их на заводы, верфи и шахты, возникающие в условиях мощной поддержки со стороны государства. Для того, чтобы обеспечить переток средств из сельскохозяйственного сектора в промышленный, был введён огромный налог на землю. Одним из последствий этого налога было то, что многие крестьяне, которые не могли заплатить свои налоги, были вынуждены продать свою землю и стать арендаторами. Из страны, чьё население состояло в основном из крестьянских семей, занимавшихся земледелием на принадлежавших им небольших участках земли, Япония превратилась в страну, где значительная часть плодородных земель обрабатывалась арендаторами, обычно отдававшими половину урожая в качестве ренты землевладельцам, редко жившим в своих поместьях. Когда таким образом условия жизни крестьян резко ухудшились, многие из них разорвали свою связь с землёй, переехали в города и стали продавать свой труд на растущие, как грибы после дождя, промышленные и торговые предприятия. Именно в среде этого, появившегося таким образом рабочего класса к концу XIX века возникали попытки создания профсоюзов, но власти быстро отреагировали на это, введя в действие в 1900 году «Закон полиции общественного мира», запрещавший все организации рабочих, не говоря уже о стачках.
Анархисты в Японии! Для многих уже сама мысль об этом удивительна. Широко распространенное представление о Японии как об иерархическом и режимном обществе, а о японцах как о беспрекословных слугах, верных своей компании и государству. Даже в самой Японии много тех, кто понятия не имеет о существовании там анархического движения, о мучениках, погибших в борьбе за своё дело, о продолжающейся борьбе, которая ведётся против капиталистического государства и жестоких преследований, которые она вызвала за многие годы. Не так давно одна молодая японка, учившаяся в одном американском университете, написала мне письмо, в котором просила предоставить информацию об анархическом движении в Японии после того, как прочитала одну из моих статей в «Бюллетене анархических исследований». То, что она смогла узнать о существовании анархического движения в Японии, только оказавшись за пределами своей родной страны, очень хорошо показывает, до какой степени сам факт существования японского анархизма скрывается официальной исторической наукой, вычищается из образовательной программы и игнорируется местными средствами массовой информации.
I.1. Исторические и экономические предпосылки возникновения анархизма в Японии
Конечно же, есть часть правды в широко распространённом образе Японии и японцев. Он тесно связан с путём, по которому пошла модернизация Японии в годы большого общественного подъёма после революции Мэйдзи 1867 года. В результате этой революции власть перешла в руки молодых самураев, намеренных превратить Японию в сильную в экономическом и военном плане страну. Для достижения этой цели они собирались создать государство с высокой степенью централизации, в экономике которого преобладала бы промышленность, морскую державу, чьи колонии компенсировали бы недостаток природных ресурсов страны. Это были очень амбициозные задачи для Японии, которая в то время всё ещё была маленькой, слабой и отсталой страной на задворках мировой цивилизации. Для достижения этой цели нужно было превратить японцев в абсолютных конформистов, которых поощряли и вынуждали ставить интересы страны выше своих собственных и воспитывали в духе национальной гордости и преданного служения императору.
В течение многих лет после революции Мэйдзи подавляющей частью населения Японии продолжали оставаться крестьяне, обрабатывающие свою землю. Сельское хозяйство всё ещё было основой экономики, так как для создания промышленности требовалось разорить крестьян и направить их на заводы, верфи и шахты, возникающие в условиях мощной поддержки со стороны государства. Для того, чтобы обеспечить переток средств из сельскохозяйственного сектора в промышленный, был введён огромный налог на землю. Одним из последствий этого налога было то, что многие крестьяне, которые не могли заплатить свои налоги, были вынуждены продать свою землю и стать арендаторами. Из страны, чьё население состояло в основном из крестьянских семей, занимавшихся земледелием на принадлежавших им небольших участках земли, Япония превратилась в страну, где значительная часть плодородных земель обрабатывалась арендаторами, обычно отдававшими половину урожая в качестве ренты землевладельцам, редко жившим в своих поместьях. Когда таким образом условия жизни крестьян резко ухудшились, многие из них разорвали свою связь с землёй, переехали в города и стали продавать свой труд на растущие, как грибы после дождя, промышленные и торговые предприятия. Именно в среде этого, появившегося таким образом рабочего класса к концу XIX века возникали попытки создания профсоюзов, но власти быстро отреагировали на это, введя в действие в 1900 году «Закон полиции общественного мира», запрещавший все организации рабочих, не говоря уже о стачках.
В
течение многих лет крестьяне оставались не только основой экономики, но
и составляли костяк значительной армии на призывной основе, созданной
вскоре после революции Мэйдзи. Крестьянская и рабочая молодёжь с самого
раннего возраста подвергалась промывке мозгов и приучалась к жёсткой
дисциплине сначала в школе, а затем и в армии. Речь императора от 30
октября 1890 года, известная как «Императорский указ об образовании»,
хорошо отражает идеи, которые власти пытались посеять в умах молодёжи.
Вот цитата из неё:
«Всегда уважайте Конституцию и подчиняйтесь законам; в случае необходимости, храбро жертвуйте собой во имя государства и такими образом, охраняйте и поддерживайте благополучие Нашего Императорского Трона, соединяющего небо и землю. Будьте не только Нашими верными подданными, но и воплощайте в себе лучшие традиции своих предков».
Девушки из крестьянских и рабочих семей частично избегали этой промывки мозгов, в основном из-за того, что им чаще приходилось бросать школу по требованию родителей, чтобы помогать дома по хозяйству даже в течение столь недолгого срока обязательного образования. Несмотря на это, тяжесть общепринятых устоев ложилась нелёгким бременем на молодых женщин, когда от них требовали превратиться в «хорошую жену и мудрую мать», ведь с самого раннего возраста им внушали, что женщина в течение своей жизни должна подчиняться трём мужчинам – своему отцу в юности, своему мужу в зрелом возрасте и своему старшему сыну в старости.
Неудивительно, что, даже несмотря на то, что власти с успехом достигли своих целей и превратили Японию в более богатую и могущественную страну, и даже несмотря на то, что большинство японцев и японок смирилось с предписанными им правилами поведения, некоторые смельчаки сопротивлялись всем этим нововведениям. Более того, именно из-за того, что в японском обществе был очень сильно распространён конформизм, сопротивление ему было ещё более сильным, так как требование абсолютной верности и подчинения, исходящее от властей, не оставляло возможности для каких бы то ни было компромиссов или либеральных полумер по отношению к инакомыслящим, к тем, кто выделялся из общей массы. Основные институты современного японского государства были основаны к концу XIX века, и оппозиция режиму поначалу обратилась к западным идеологиям, таким как христианство или социал-демократия, считая, что они предлагали альтернативную, более гуманную модель модернизации страны. Но первая же крупная война, в которую вступила Япония в XX веке – русско-японская война 1904-1905 годов – вскрыла непоследовательность как христианства, так и социал-демократии. Многие японские христиане были вынуждены поддержать эту войну, несмотря на её явно империалистический характер, для того, чтобы избежать репрессий со стороны государства, в то время как многие социал-демократы во всём мире ждали победы Японии на том основании, что она могла привести к революции в России. Те же, кто решил сопротивляться государству и войне, которую оно вело, обращались к другим политическим учениям, таким образом, заложив фундамент анархического движения в Японии.
«Всегда уважайте Конституцию и подчиняйтесь законам; в случае необходимости, храбро жертвуйте собой во имя государства и такими образом, охраняйте и поддерживайте благополучие Нашего Императорского Трона, соединяющего небо и землю. Будьте не только Нашими верными подданными, но и воплощайте в себе лучшие традиции своих предков».
Девушки из крестьянских и рабочих семей частично избегали этой промывки мозгов, в основном из-за того, что им чаще приходилось бросать школу по требованию родителей, чтобы помогать дома по хозяйству даже в течение столь недолгого срока обязательного образования. Несмотря на это, тяжесть общепринятых устоев ложилась нелёгким бременем на молодых женщин, когда от них требовали превратиться в «хорошую жену и мудрую мать», ведь с самого раннего возраста им внушали, что женщина в течение своей жизни должна подчиняться трём мужчинам – своему отцу в юности, своему мужу в зрелом возрасте и своему старшему сыну в старости.
Неудивительно, что, даже несмотря на то, что власти с успехом достигли своих целей и превратили Японию в более богатую и могущественную страну, и даже несмотря на то, что большинство японцев и японок смирилось с предписанными им правилами поведения, некоторые смельчаки сопротивлялись всем этим нововведениям. Более того, именно из-за того, что в японском обществе был очень сильно распространён конформизм, сопротивление ему было ещё более сильным, так как требование абсолютной верности и подчинения, исходящее от властей, не оставляло возможности для каких бы то ни было компромиссов или либеральных полумер по отношению к инакомыслящим, к тем, кто выделялся из общей массы. Основные институты современного японского государства были основаны к концу XIX века, и оппозиция режиму поначалу обратилась к западным идеологиям, таким как христианство или социал-демократия, считая, что они предлагали альтернативную, более гуманную модель модернизации страны. Но первая же крупная война, в которую вступила Япония в XX веке – русско-японская война 1904-1905 годов – вскрыла непоследовательность как христианства, так и социал-демократии. Многие японские христиане были вынуждены поддержать эту войну, несмотря на её явно империалистический характер, для того, чтобы избежать репрессий со стороны государства, в то время как многие социал-демократы во всём мире ждали победы Японии на том основании, что она могла привести к революции в России. Те же, кто решил сопротивляться государству и войне, которую оно вело, обращались к другим политическим учениям, таким образом, заложив фундамент анархического движения в Японии.
I.2. Котоку Сюсуи и возникновение анархизма в Японии
Котоку Сюсуи сыграл главную роль в распространении анархических идей в Японии. Он родился в 1871 году в городе Накамура в префектуре Коти, в 700 километрах к западу от Токио. Даже сегодня те, кто попадают в Накамуру, могут увидеть, что за его могилой до сих пор бережно ухаживают – люди приходят сюда, чтобы почтить память этого интеллектуала и политического деятеля, продолжателями дела которого они являются. Переехав в Токио к 16 годам, Котоку в 1893 году стал журналистом и с 1898 года вёл свою колонку в самой радикальной газете того времени, «Новостях каждого утра» («Ёродзу Тёхо»). Что касается политических взглядов, то Котоку, отказавшись от либерализма, который сначала привлекал его, стал социал-демократом и был одним из участников крошечной группки, попытавшейся в мае 1901 года основать в Токио Социал-демократическую партию только для того, чтобы правительство сразу же её запретило.
Котоку был человеком мужественным, с незыблемыми принципами, для которого не имела значения болезненность или опасность последствий его действий. По мере того, как надвигалась война с Россией, либеральные и первоначально пацифистские «Новости каждого утра» стали придерживаться линии, навязываемой правительством, а статьи в этой газете стали носить всё более воинственный характер. Котоку отказался подчиниться новой линии поведения газеты и вместо этого уволился из издания, которое до этого обеспечивало ему стабильный заработок и «голос» в уважаемом обществе. Вместе с другим журналистом «Новостей каждого утра» по имени Сакаи Токисико, он предпринял рискованный шаг – основал открытую антивоенную газету в обстановке нараставшего милитаризма. Это была еженедельная «Газета простого народа» («Хэймин Синбун»), первый номер которой появился на свет в ноябре 1903 года, начав храбрую битву против воинственно настроенного правительства до самого конца своего существования в январе 1905 года. В течение этого короткого срока, редакторы и журналисты «Газеты простого народа» постоянно арестовывались и подвергались штрафам и тюремным заключениям за нарушение всё более ужесточавшихся законов о печати. А в феврале 1905 года Котоку и сам попал в тюрьму на пять месяцев за одно из таких нарушений.
«Газета простого народа» не была анархической газетой. Целью её существования была оппозиция войне, и если люди, которые в ней работали, и придерживались каких-то общих политических взглядов, то это были в большинстве своём социал-демократические идеи. Это, конечно. Было ещё тогда, когда самой известной и самой влиятельной социал-демократической партией в мире была Социалистическая партия Германии. «Быть марксистом» до 1917 года значило не «быть ленинистом», а скорее разделять политические взгляды Каутского, Бернштейна и других лидеров СПГ. Когда Котоку вместе с другими пытался создать японскую Социал-демократическую партию (Сякаи Минсюто) в 1901 году, они выбрали вариант программы политических реформ, повторяющий программу СПГ, под влиянием идей которой Котоку и Сакаи вместе перевели «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса и напечатали его в «Газете простого народа» в ноябре 1904 года. Это был первый перевод «Манифеста» на японский язык. Номер, в котором он был напечатан, был изъят из продажи, а Котоку и Сакаи подверглись огромным штрафам.
После того, как в июле 1905 года Котоку вышел из тюрьмы по окончании пятимесячного срока заключения, он объявил, что «сел в тюрьму как марксист-социалист, а вернулся как радикально настроенный анархист». На самом деле, перемена в его политических взглядах не была такой лёгкой и гладкой, как можно было бы понять из этих слов, но нет сомнения в том, что они становились всё ближе и ближе к анархизму.
Котоку Сюсуи сыграл главную роль в распространении анархических идей в Японии. Он родился в 1871 году в городе Накамура в префектуре Коти, в 700 километрах к западу от Токио. Даже сегодня те, кто попадают в Накамуру, могут увидеть, что за его могилой до сих пор бережно ухаживают – люди приходят сюда, чтобы почтить память этого интеллектуала и политического деятеля, продолжателями дела которого они являются. Переехав в Токио к 16 годам, Котоку в 1893 году стал журналистом и с 1898 года вёл свою колонку в самой радикальной газете того времени, «Новостях каждого утра» («Ёродзу Тёхо»). Что касается политических взглядов, то Котоку, отказавшись от либерализма, который сначала привлекал его, стал социал-демократом и был одним из участников крошечной группки, попытавшейся в мае 1901 года основать в Токио Социал-демократическую партию только для того, чтобы правительство сразу же её запретило.
Котоку был человеком мужественным, с незыблемыми принципами, для которого не имела значения болезненность или опасность последствий его действий. По мере того, как надвигалась война с Россией, либеральные и первоначально пацифистские «Новости каждого утра» стали придерживаться линии, навязываемой правительством, а статьи в этой газете стали носить всё более воинственный характер. Котоку отказался подчиниться новой линии поведения газеты и вместо этого уволился из издания, которое до этого обеспечивало ему стабильный заработок и «голос» в уважаемом обществе. Вместе с другим журналистом «Новостей каждого утра» по имени Сакаи Токисико, он предпринял рискованный шаг – основал открытую антивоенную газету в обстановке нараставшего милитаризма. Это была еженедельная «Газета простого народа» («Хэймин Синбун»), первый номер которой появился на свет в ноябре 1903 года, начав храбрую битву против воинственно настроенного правительства до самого конца своего существования в январе 1905 года. В течение этого короткого срока, редакторы и журналисты «Газеты простого народа» постоянно арестовывались и подвергались штрафам и тюремным заключениям за нарушение всё более ужесточавшихся законов о печати. А в феврале 1905 года Котоку и сам попал в тюрьму на пять месяцев за одно из таких нарушений.
«Газета простого народа» не была анархической газетой. Целью её существования была оппозиция войне, и если люди, которые в ней работали, и придерживались каких-то общих политических взглядов, то это были в большинстве своём социал-демократические идеи. Это, конечно. Было ещё тогда, когда самой известной и самой влиятельной социал-демократической партией в мире была Социалистическая партия Германии. «Быть марксистом» до 1917 года значило не «быть ленинистом», а скорее разделять политические взгляды Каутского, Бернштейна и других лидеров СПГ. Когда Котоку вместе с другими пытался создать японскую Социал-демократическую партию (Сякаи Минсюто) в 1901 году, они выбрали вариант программы политических реформ, повторяющий программу СПГ, под влиянием идей которой Котоку и Сакаи вместе перевели «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса и напечатали его в «Газете простого народа» в ноябре 1904 года. Это был первый перевод «Манифеста» на японский язык. Номер, в котором он был напечатан, был изъят из продажи, а Котоку и Сакаи подверглись огромным штрафам.
После того, как в июле 1905 года Котоку вышел из тюрьмы по окончании пятимесячного срока заключения, он объявил, что «сел в тюрьму как марксист-социалист, а вернулся как радикально настроенный анархист». На самом деле, перемена в его политических взглядах не была такой лёгкой и гладкой, как можно было бы понять из этих слов, но нет сомнения в том, что они становились всё ближе и ближе к анархизму.
Во
время тюремного заключения Котоку прочитал «Поля, заводы и мастерские»
Кропоткина и долго и упорно размышлял о месте императора в японском
обществе. Как и СПГ, японские социал-демократы в основном обходили
вниманием институт императорской власти. В худшем случае, причиной этому
было то, что некоторые из них рассматривали социал-демократию лишь как
возможность для создания нового правительства, в остальном оставив
неизменными основы японского общества, от императорского дворцового
хозяйства до системы начисления заработной платы. В лучшем случае, более
радикально настроенные социал-демократы считали, что логичнее просто
игнорировать сам факт существования императора, оставив решение этой
проблемы на будущее. Однако Котоку всё лучше и лучше осознавал степень
важности императора как связующего звена между идеологической и
административно-промышленной системами государства, целью которых было
обеспечить существование в Японии капиталистической экономики.
Всё больше осознавая тот факт, что с капитализмом и с государством в Японии можно справиться, только уничтожив институт государственной власти, Котоку, выйдя из тюрьмы, решил на время уехать из Японии, чтобы иметь возможность «свободно критиковать позицию «Его Величества» и политические и экономические институты из-за рубежа, куда не достанет ретивая рука «Его Величества». Исходя из этих соображений, Котоку покинул Японию в ноябре 1905 года, чтобы провести шесть месяцев в США. Для того, чтобы было что читать во время долгого морского пути, он взял с собой книгу Кропоткина «Записки революционера» на английском языке.
Всё больше осознавая тот факт, что с капитализмом и с государством в Японии можно справиться, только уничтожив институт государственной власти, Котоку, выйдя из тюрьмы, решил на время уехать из Японии, чтобы иметь возможность «свободно критиковать позицию «Его Величества» и политические и экономические институты из-за рубежа, куда не достанет ретивая рука «Его Величества». Исходя из этих соображений, Котоку покинул Японию в ноябре 1905 года, чтобы провести шесть месяцев в США. Для того, чтобы было что читать во время долгого морского пути, он взял с собой книгу Кропоткина «Записки революционера» на английском языке.
I.3. «Американское» влияние
Котоку оставался в США (в основном в Калифорнии) до июня 1906 года и попал под влияние многих идей, и это влияние стало решающим не только для него, но и для всего японского анархизма в целом. Прежде всего, стоит упомянуть об анархо-коммунизме, представленном Кропоткиным и другими теоретиками. Котоку начал переписываться с Кропоткиным во время своего пребывания в США, но также испытал влияние анархо-коммунистических идей от многих других людей, общаясь с разными политическими активистами в Калифорнии, придерживавшимися подобных взглядов в начале XX века. Влияние анархо-коммунизма на Котоку (и через него на всё движение в Японии) можно продемонстрировать на примере книги «Хлеб и воля», которую многие считают величайшим трудом Кропоткина. Котоку приобрёл экземпляр этой книги в английском переводе во время своего пребывания в США и начал переводить её на свой родной язык по возвращении в Японию. Вслед за этим, в марте 1909 года в подпольной типографии была напечатана тысяча экземпляров этого перевода, распространявшихся потом среди студентов и рабочих.
Второй по важности идеей был синдикализм, частично представленный только что появившейся организацией «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ), созданной в Чикаго в июне 1905 года, частично – очерками и статьями о европейском синдикалистском движении, которые можно было прочитать, находясь в Калифорнии. Известно, что сразу после приезда Котоку в Сан-Франциско три члена ИРМ связались с ним и пригласили его выступить на одном из своих собраний. Что же касается европейского синдикализма, то очерк немецкого анархиста Зигфрида Нахта «Всеобщая социальная стачка» был напечатан под псевдонимом Арнольда Роллера в Чикаго в июне 1905 года. Выпуск этого очерка был приурочен к учредительной конференции ИРМ. Котоку, опять же, приобрёл экземпляр этого очерка и перевёл его на японский по возвращении из США. В 1907 году он был напечатан на подпольной типографии под безобидным названием «Организация экономики в будущем», чтобы избавить власти от каких-либо подозрений. И снова удалось распространить его среди политических активистов по всей стране.
Третьей по важности оказалась идея политического терроризма, которую Котоку и его товарищи скорее не переняли от анархистов, а восприняли на примере действовавшей тогда в Российской империи Партии социалистов-революционеров (эсеров), чья «боевая организация» занималась ликвидацией представителей правящей элиты. Об акциях эсеров было хорошо известно даже в США, и их примеру последовали политические активисты, с которыми Котоку установил контакт в Калифорнии. Незадолго до того, как тот вернулся в Японию, более 50 японских иммигрантов (из более 70000, поселившихся на Западном берегу), собрались в городе Окленд в Калифорнии 1 июня 1906 года, чтобы создать Социалистическую революционную партию (Сякаи Какумэйто).
У этой партии не хватало ресурсов для продолжительной деятельности, но в течение 1906–1907 годов она выпустила несколько номеров газеты «Революция» («Какумэй»), содержание которой соответствовало её названию. В газете заявлялось о том, что «реформизм и парламентаризм – всё равно что попытки потушить бушующий пожар с помощью водяного пистолетика». В качестве альтернативы, единственным эффективным средством осуществления революции провозглашалось вооружённое насилие:
«Единственное средство – бомба. Средство, с помощью которого можно субсидировать революцию, откуда бы то ни было – бомба. Средство уничтожения буржуазии как класса – бомба».
В «Революции» также давалось описание японского императора как «инструмента, используемого нынешним правящим классом с целью порабощения масс». В день рождения императора, 3 ноября 1907 года, некоторые члены Социалистической революционной партии выпустили в США листовку под названием «Терроризм» («Ансацусюги»), в которой угрожали императору вооружённым нападением.
Котоку оставался в США (в основном в Калифорнии) до июня 1906 года и попал под влияние многих идей, и это влияние стало решающим не только для него, но и для всего японского анархизма в целом. Прежде всего, стоит упомянуть об анархо-коммунизме, представленном Кропоткиным и другими теоретиками. Котоку начал переписываться с Кропоткиным во время своего пребывания в США, но также испытал влияние анархо-коммунистических идей от многих других людей, общаясь с разными политическими активистами в Калифорнии, придерживавшимися подобных взглядов в начале XX века. Влияние анархо-коммунизма на Котоку (и через него на всё движение в Японии) можно продемонстрировать на примере книги «Хлеб и воля», которую многие считают величайшим трудом Кропоткина. Котоку приобрёл экземпляр этой книги в английском переводе во время своего пребывания в США и начал переводить её на свой родной язык по возвращении в Японию. Вслед за этим, в марте 1909 года в подпольной типографии была напечатана тысяча экземпляров этого перевода, распространявшихся потом среди студентов и рабочих.
Второй по важности идеей был синдикализм, частично представленный только что появившейся организацией «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ), созданной в Чикаго в июне 1905 года, частично – очерками и статьями о европейском синдикалистском движении, которые можно было прочитать, находясь в Калифорнии. Известно, что сразу после приезда Котоку в Сан-Франциско три члена ИРМ связались с ним и пригласили его выступить на одном из своих собраний. Что же касается европейского синдикализма, то очерк немецкого анархиста Зигфрида Нахта «Всеобщая социальная стачка» был напечатан под псевдонимом Арнольда Роллера в Чикаго в июне 1905 года. Выпуск этого очерка был приурочен к учредительной конференции ИРМ. Котоку, опять же, приобрёл экземпляр этого очерка и перевёл его на японский по возвращении из США. В 1907 году он был напечатан на подпольной типографии под безобидным названием «Организация экономики в будущем», чтобы избавить власти от каких-либо подозрений. И снова удалось распространить его среди политических активистов по всей стране.
Третьей по важности оказалась идея политического терроризма, которую Котоку и его товарищи скорее не переняли от анархистов, а восприняли на примере действовавшей тогда в Российской империи Партии социалистов-революционеров (эсеров), чья «боевая организация» занималась ликвидацией представителей правящей элиты. Об акциях эсеров было хорошо известно даже в США, и их примеру последовали политические активисты, с которыми Котоку установил контакт в Калифорнии. Незадолго до того, как тот вернулся в Японию, более 50 японских иммигрантов (из более 70000, поселившихся на Западном берегу), собрались в городе Окленд в Калифорнии 1 июня 1906 года, чтобы создать Социалистическую революционную партию (Сякаи Какумэйто).
У этой партии не хватало ресурсов для продолжительной деятельности, но в течение 1906–1907 годов она выпустила несколько номеров газеты «Революция» («Какумэй»), содержание которой соответствовало её названию. В газете заявлялось о том, что «реформизм и парламентаризм – всё равно что попытки потушить бушующий пожар с помощью водяного пистолетика». В качестве альтернативы, единственным эффективным средством осуществления революции провозглашалось вооружённое насилие:
«Единственное средство – бомба. Средство, с помощью которого можно субсидировать революцию, откуда бы то ни было – бомба. Средство уничтожения буржуазии как класса – бомба».
В «Революции» также давалось описание японского императора как «инструмента, используемого нынешним правящим классом с целью порабощения масс». В день рождения императора, 3 ноября 1907 года, некоторые члены Социалистической революционной партии выпустили в США листовку под названием «Терроризм» («Ансацусюги»), в которой угрожали императору вооружённым нападением.
Обращаясь к императору по его имени Мицухито, листовка заканчивалась следующими словами:
«Мицухито, бедный Мицухито! Твоей жизни уже почти пришёл конец. Бомбы везде вокруг тебя и вот-вот взорвутся. Мы прощаемся с тобой».
Новости о распространении этой листовки в США достигли Японии, вызвав переполох в правящих кругах. Взбешённые власти не могли даже поверить в то, что хотя бы один японец мог позволить себе обратиться к Императору, обожествляемому всеми, в подобной форме, взывая к немедленному возмездию при первой же возможности. Примерно три года спустя у них появилась такая возможность.
«Мицухито, бедный Мицухито! Твоей жизни уже почти пришёл конец. Бомбы везде вокруг тебя и вот-вот взорвутся. Мы прощаемся с тобой».
Новости о распространении этой листовки в США достигли Японии, вызвав переполох в правящих кругах. Взбешённые власти не могли даже поверить в то, что хотя бы один японец мог позволить себе обратиться к Императору, обожествляемому всеми, в подобной форме, взывая к немедленному возмездию при первой же возможности. Примерно три года спустя у них появилась такая возможность.
I.4. Возвращение Котоку и возникновение анархического движения в Японии
Сразу же по возвращении Котоку из США, в Токио был организован большой открытый митинг, чтобы поприветствовать его и дать ему возможность рассказать о том, как изменились его взгляды за время пребывания в Америке. На этом митинге, состоявшемся 28 июня 1906 года, Котоку выступил с речью «Волна мирового революционного движения», которая, по его утверждению, должна была смыть парламентаризм и настроить людей на всеобщую стачку как «средство грядущей революции». Он продолжил тему, поднятую в этой речи, в статьях в революционной печати, отвергавших парламентаризм социал-демократов и выступавших в пользу тактики прямого действия. Самая известная из этих статей называется «Перемена в моём мышлении (О всеобщем избирательном праве)»; она была опубликована 5 февраля 1907 года. Несколько отрывков из этой пространной статьи отражают степень перемен в политическом мировоззрении Котоку:
«Я хочу признаться честно. Мои взгляды на методы и политику социалистического движения начали понемногу меняться с того момента, как я попал в тюрьму два года назад. Потом, во время моих путешествий в прошлом году, они изменились коренным образом. Вспоминая себя таким, каким я был несколько лет тому назад, я чувствую, что теперь я совсем другой человек.
…Если сконцентрировать моё нынешнее мировоззрение в нескольких словах, то они звучали бы так: «Настоящей социальной революции невозможно добиться с помощью всеобщего избирательного права и парламентской политики. Нет другого пути достижения нашей цели – социализма – кроме как прямого действия рабочих, единых как один организм».
…Раньше я прислушивался только к теориям немецких социалистов и их единомышленников и придавал слишком много значения эффективности голосования и парламента. Я считал: «Если добиться введения всеобщего избирательного права, тогда, конечно же, большинство моих товарищей будут избраны в парламент. И если большинство мест в парламенте будет занято нашими товарищами, то социализм будет осуществлён путём принятия решений парламентом». Конечно, в то же время я признавал острую необходимость солидарности рабочих, но я всё равно считал, что, по меньшей мере, приоритетом социального движения в Японии было добиться введения всеобщего избирательного права. Мои речи и статьи были насквозь пропитаны этой идеей, но сейчас я считаю это всё детским и наивным.
…То, что нужно рабочему классу – не завоевание политической власти, а «завоевание хлеба». Это не законы, а пища и одежда. Отсюда следует то, что парламент практически не нужен рабочему классу. Представьте себе, что мы дошли бы до того, что вложили бы всю свою веру и всё своё доверие просто в такие вещи, как введение параграфа в составляемый парламентом закон или пересмотр нескольких пунктов или какого-нибудь указа? В этом случае мы можем попробовать достигнуть своих целей, банально доверившись сторонникам социальных реформ и социалистического государства. Но если вместо этого мы хотим осуществления настоящей социальной революции, улучшения и поддержания на должном уровне условий жизни рабочего класса, то мы должны сосредоточить все свои усилия не на захвате мест в парламенте, а на развитии и укреплении солидарности рабочих. А сами рабочие должны быть готовы не к тому, чтобы рассчитывать на таких скользких существ, как буржуазные депутаты и политики, а к тому, чтобы добиваться решения своих проблем своими собственными силами, с помощью тактики прямого действия. Повторяю: в последнюю очередь должны рабочие полагаться на результаты выборов и на избранных ими депутатов.
…Я надеюсь, что, начиная с этого момента, участники социалистического движения в Японии откажутся от пристрастия к парламентской политике и примут в качестве своей методики и стратегии прямое действие рабочих, единых, как один организм».
Сразу же по возвращении Котоку из США, в Токио был организован большой открытый митинг, чтобы поприветствовать его и дать ему возможность рассказать о том, как изменились его взгляды за время пребывания в Америке. На этом митинге, состоявшемся 28 июня 1906 года, Котоку выступил с речью «Волна мирового революционного движения», которая, по его утверждению, должна была смыть парламентаризм и настроить людей на всеобщую стачку как «средство грядущей революции». Он продолжил тему, поднятую в этой речи, в статьях в революционной печати, отвергавших парламентаризм социал-демократов и выступавших в пользу тактики прямого действия. Самая известная из этих статей называется «Перемена в моём мышлении (О всеобщем избирательном праве)»; она была опубликована 5 февраля 1907 года. Несколько отрывков из этой пространной статьи отражают степень перемен в политическом мировоззрении Котоку:
«Я хочу признаться честно. Мои взгляды на методы и политику социалистического движения начали понемногу меняться с того момента, как я попал в тюрьму два года назад. Потом, во время моих путешествий в прошлом году, они изменились коренным образом. Вспоминая себя таким, каким я был несколько лет тому назад, я чувствую, что теперь я совсем другой человек.
…Если сконцентрировать моё нынешнее мировоззрение в нескольких словах, то они звучали бы так: «Настоящей социальной революции невозможно добиться с помощью всеобщего избирательного права и парламентской политики. Нет другого пути достижения нашей цели – социализма – кроме как прямого действия рабочих, единых как один организм».
…Раньше я прислушивался только к теориям немецких социалистов и их единомышленников и придавал слишком много значения эффективности голосования и парламента. Я считал: «Если добиться введения всеобщего избирательного права, тогда, конечно же, большинство моих товарищей будут избраны в парламент. И если большинство мест в парламенте будет занято нашими товарищами, то социализм будет осуществлён путём принятия решений парламентом». Конечно, в то же время я признавал острую необходимость солидарности рабочих, но я всё равно считал, что, по меньшей мере, приоритетом социального движения в Японии было добиться введения всеобщего избирательного права. Мои речи и статьи были насквозь пропитаны этой идеей, но сейчас я считаю это всё детским и наивным.
…То, что нужно рабочему классу – не завоевание политической власти, а «завоевание хлеба». Это не законы, а пища и одежда. Отсюда следует то, что парламент практически не нужен рабочему классу. Представьте себе, что мы дошли бы до того, что вложили бы всю свою веру и всё своё доверие просто в такие вещи, как введение параграфа в составляемый парламентом закон или пересмотр нескольких пунктов или какого-нибудь указа? В этом случае мы можем попробовать достигнуть своих целей, банально доверившись сторонникам социальных реформ и социалистического государства. Но если вместо этого мы хотим осуществления настоящей социальной революции, улучшения и поддержания на должном уровне условий жизни рабочего класса, то мы должны сосредоточить все свои усилия не на захвате мест в парламенте, а на развитии и укреплении солидарности рабочих. А сами рабочие должны быть готовы не к тому, чтобы рассчитывать на таких скользких существ, как буржуазные депутаты и политики, а к тому, чтобы добиваться решения своих проблем своими собственными силами, с помощью тактики прямого действия. Повторяю: в последнюю очередь должны рабочие полагаться на результаты выборов и на избранных ими депутатов.
…Я надеюсь, что, начиная с этого момента, участники социалистического движения в Японии откажутся от пристрастия к парламентской политике и примут в качестве своей методики и стратегии прямое действие рабочих, единых, как один организм».
Новые
идеи Котоку застали его товарищей врасплох. Большинство из них привыкли
принимать на веру утверждения лидеров СПГ о том, что их доктрина
отождествлялась с силами разума, прогресса и порядка в обществе, в то
время как те же самые люди отзывались об анархизме как о примитивной и
беспорядочной реакции на политические репрессии, не имеющей ничего
общего с «научным социализмом». Всё же перед их глазами был пример
самого известного и наиболее теоретически подкованного социалиста той
эпохи, бросившего вызов идеологии СПГ и последовательно и настойчиво
агитировавшего в пользу анархизма. Некоторые японские социал-демократы
сопротивлялись этому новому учению. Например, в сентябре 1907 года
Катаяма Сен, который первым начал распространять социал-демократические и
лейбористские идеи в Японии, а позже стал одним из самых преданных
Сталину людей в Коминтерне (на Кремлёвской стене есть табличка с его
именем), с негодованием отвергал анархизм Котоку:
«…Социалистическое движение в Японии в определённой мере введено в заблуждение и сбито с толку, воодушевившись анархическими взглядами, которых придерживаются те, кто именует себя … социалистами, и имеют определённое влияние среди своих товарищей. Те, кто перешли в стан анархистов, выступают против законодательной и парламентаристской тактик политического движения, предпочитая так называемое «прямое действие» или «революционную», то есть, разрушительную, всеобщую стачку. Мы сожалеем, что некоторые из наших лучших товарищей пришли к вышеописанным взглядам и больше не идут вместе с нами».
В одном смысле Катаяма действительно был прав – в том, что чаще всего именно самые активные социал-демократы воспринимали положительно вызов, брошенный Котоку тем идеям, которых они до этого придерживались. Для многих молодых социалистов анархическая пропаганда Котоку стала глотком свежего воздуха, и вскоре вокруг него собралась внушительная группа поддержки. Осуги Сакаэ, Арахата Кансон, Ямакава Хитоси и многие другие в это время играли важную роль в распространении идей освобождения личности и прямого действия, хотя позже такие, как Арахата и Ямакава, попались на удочку обманчивых обещаний большевизма.
Пока Котоку находился в США, была предпринята вторая попытка создания социал-демократической партии. Носившая на этот раз название «Социалистической партии Японии» («Ниппон Сякайто»), она была учреждена в феврале 1906 года, и поначалу власти относились к ней терпимо, в основном из-за того, что она пыталась выглядеть респектабельно, стараясь «стремиться к социализму в рамках законов страны». Ещё одним достижением стало возобновление в январе 1907 года выпуска «Газеты простого народа» («Хэймин Синбун»); теперь она стала выходить ежедневно. Хотя СПЯ была небольшой организацией. В которой состояло всего лишь около 200 человек, Котоку в декабре 1906 года верно сравнил её с диковинным сплавом множества разнородных элементов:
«Социал-демократы, социал-революционеры и даже христианские социалисты… Большинство наших товарищей скорее настроены принимать тактику парламентаризма, нежели синдикализма или анархизма. Но это не из-за того, что они твёрдо убеждены в том, что для них является истиной, а из-за отсутствия у них знаний об анархо-коммунизме. Поэтому в нынешнее время важнейшей для нас задачей является перевод и публикация анархической и либертарной литературы».
Темы, поднятые изменившим свои взгляды Котоку, были предметом досконального обсуждения на конференции СПЯ, созванной в Токио 17 февраля 1907 года. Многие из мнений, прозвучавших на ней, отражали резкий отход от социал-демократии, и делегаты СПЯ поддержали призыв вычеркнуть из партийной программы слова о решении действовать «в рамках законов страны». Это привело не только к запрету правительством СПЯ 22 февраля 1907 года, но и к прекращению тесных отношений между социал-демократами и анархистами, окончательно разошедшимися во мнениях.
«…Социалистическое движение в Японии в определённой мере введено в заблуждение и сбито с толку, воодушевившись анархическими взглядами, которых придерживаются те, кто именует себя … социалистами, и имеют определённое влияние среди своих товарищей. Те, кто перешли в стан анархистов, выступают против законодательной и парламентаристской тактик политического движения, предпочитая так называемое «прямое действие» или «революционную», то есть, разрушительную, всеобщую стачку. Мы сожалеем, что некоторые из наших лучших товарищей пришли к вышеописанным взглядам и больше не идут вместе с нами».
В одном смысле Катаяма действительно был прав – в том, что чаще всего именно самые активные социал-демократы воспринимали положительно вызов, брошенный Котоку тем идеям, которых они до этого придерживались. Для многих молодых социалистов анархическая пропаганда Котоку стала глотком свежего воздуха, и вскоре вокруг него собралась внушительная группа поддержки. Осуги Сакаэ, Арахата Кансон, Ямакава Хитоси и многие другие в это время играли важную роль в распространении идей освобождения личности и прямого действия, хотя позже такие, как Арахата и Ямакава, попались на удочку обманчивых обещаний большевизма.
Пока Котоку находился в США, была предпринята вторая попытка создания социал-демократической партии. Носившая на этот раз название «Социалистической партии Японии» («Ниппон Сякайто»), она была учреждена в феврале 1906 года, и поначалу власти относились к ней терпимо, в основном из-за того, что она пыталась выглядеть респектабельно, стараясь «стремиться к социализму в рамках законов страны». Ещё одним достижением стало возобновление в январе 1907 года выпуска «Газеты простого народа» («Хэймин Синбун»); теперь она стала выходить ежедневно. Хотя СПЯ была небольшой организацией. В которой состояло всего лишь около 200 человек, Котоку в декабре 1906 года верно сравнил её с диковинным сплавом множества разнородных элементов:
«Социал-демократы, социал-революционеры и даже христианские социалисты… Большинство наших товарищей скорее настроены принимать тактику парламентаризма, нежели синдикализма или анархизма. Но это не из-за того, что они твёрдо убеждены в том, что для них является истиной, а из-за отсутствия у них знаний об анархо-коммунизме. Поэтому в нынешнее время важнейшей для нас задачей является перевод и публикация анархической и либертарной литературы».
Темы, поднятые изменившим свои взгляды Котоку, были предметом досконального обсуждения на конференции СПЯ, созванной в Токио 17 февраля 1907 года. Многие из мнений, прозвучавших на ней, отражали резкий отход от социал-демократии, и делегаты СПЯ поддержали призыв вычеркнуть из партийной программы слова о решении действовать «в рамках законов страны». Это привело не только к запрету правительством СПЯ 22 февраля 1907 года, но и к прекращению тесных отношений между социал-демократами и анархистами, окончательно разошедшимися во мнениях.
Когда
ежедневная «Газета простого народа» прекратила своё существование в
апреле 1907 года из-за финансовых трудностей и преследований со стороны
правительства, уже в июне того же года ей на смену пришли сразу две
газеты – еженедельные «Социалистические новости» («Сякаи Синбун»),
издаваемые социал-демократами, и выходившая раз в два месяца «Газета
простого народа Осаки» («Осака Хэймин Синбун»), выпускавшаяся
сторонниками прямого действия. Этот факт отразил решающий разрыв между
социал-демократами и анархистами в Японии. Начиная с этого времени,
анархизм организовался как отдельное, отличное от других течение
политической мысли в Японии, в равной степени противостоящее
видоизменяющемуся капитализму и социал-демократии (а позднее –
большевизму).
I.5. Нарастающие репрессии
Ранее упоминалось о том, что анархические идеи, которые Котоку привёз с собой из США, были смесью анархо-коммунизма, синдикализма и терроризма. Сам Котоку был прежде всего анархо-коммунистом (если выражаться ещё точнее, он был последователем Кропоткина). Существовавшие на тот момент в Японии условия приводили к тому, что анархо-коммунизм казался людям остро актуальным и привлекательным. Как и в России, навеявшей Кропоткину представление об обществе, основанном на коллективной собственности, либертарной федерации и взаимопомощи, в Японии всё ещё сохранялись очень сильные традиции сельской общины. Казалось, что японские деревни специально созданы для превращения в анархические коммуны, особенно если учесть тот факт, что выращивание риса привело к глубокому укоренению кооперации и солидарности среди крестьян. Многие анархисты, помимо Котоку, переняли анархо-коммунистические взгляды и приложили все свои усилия на то, чтобы распространить своё мнение по поводу того, как должно быть устроено общество. Одним из многих примеров тому был Акаба Хадзимэ, написавший в 1910 году очерк «Молитва крестьян» («Номин но Фукуин»). В нём Акакба умело поставил мост через разрыв с сельской коммуной прошлого, подорванной всё разъедающим влиянием рынка, и революционной коммуной ожидаемого будущего. Он писал:
«Мы должны отправить похитителей земли (то есть, землевладельцев) на гильотину революции и вернуться к старинной сельской общине, в которой счастливо жили наши далёкие предки. Мы должны построить общедоступный рай анархо-коммунизма, который вырастет как плоть на скелете сельской общины вместе с самыми передовыми достижениями науки и незыблемыми принципами взаимопомощи».
Политические методы, используемые анархо-коммунистами, в основном сводились к распространению их идей посредством печатной и устной пропаганды. Однако, пытаясь распространить свои идеи, они сталкивались со всё возраставшими репрессиями со стороны государства. После запрета Социалистической партии Японии в 1907 году, стали разгоняться все открытые собрания, было запрещено распространение печатной продукции; анархисты ежедневно подвергались преследованиям, принимавшим различные формы – от полицейского насилия до увольнения с работы и найма детективов для слежки за активистами. примером может послужить то, что произошло с Акаба. После опубликования «Молитвы крестьян» ему пришлось уйти в подполье из-за в некоторой степени критического отношения к императору, в духе которого был написан очерк. И всё-таки он был схвачен полицией и умер в тюрьме города Тиба 1 марта 1912 года от истощения, вызванного объявленной им в знак протеста голодовкой.
Синдикализм был привлекателен для многих анархистов, так как он, похоже, был актуален в условиях быстрого распространения промышленности в Японии того времени, происходившего одновременно с радикализацией рабочей борьбы в таких отраслях промышленности, как горное дело. Анархисты, склонявшиеся к синдикализму, верили в то, что, как бы ни были могущественны боссы и государство, у всех них есть уязвимые места. Причиной работать в данном направлении было то, что капиталистическое государство нуждалось в индустриализации для удовлетворения своих экономических и политических (то есть, военных) амбиций, но, так как промышленность существовала благодаря рабочему классу и таким образом зависела от него, чем сильнее в промышленном плане становилась Япония, тем драматичнее могли быть последствия всеобщей забастовки, проводимой решительно настроенными и хорошо организованными рабочими. Те, кто придерживался подобных настроений, ещё больше воодушевлялся, ощущая всё возраставшую частоту, с которой представители эксплуатируемого класса отвечали на притеснения со стороны начальства забастовками и стачками, некоторые из которых приобретали размер восстаний и бунтов.
Самым
известным из подобных случаев этого периода – примером стачки,
перешедшей в насильственные действия по отношению к компании и
вооружённому столкновению с солдатами – был бунт на медном руднике Асио в
феврале 1907 года. Объявив забастовку, шахтёры, работавшие там,
перерезали электропровода, взорвали и сожгли здания компании, избили
управляющего до полусмерти ручками кайл, напали на ближайший полицейский
участок и в завершение всего этого дали бой трём ротам пехоты,
посланной на их усмирение. Бунт Асио был наиболее известным, но далеко
не единственным примером стихийной боевой стачки в то время. В течение
последовавших месяцев, серия конфликтов на других рудниках выплеснулась в
насильственные формы, а нападения на глав компаний и разрушение
имущества компаний вообще были немыслимы в других отраслях
промышленности.
Хотя анархисты, очевидно, приветствовали признаки готовности рабочих сражаться за улучшение своего положения, в целом ситуация на данном этапе никогда не выходила из-под контроля со стороны государства. Как только стачки стали возникать одна за другой, государство начало увеличивать мобильность своих репрессивных органов, чтобы подавлять в зародыше изолированные друг от друга очаги рабочего сопротивления. Согласно учению синдикалистов, в такой ситуации требовалось создать федерацию профсоюзов промышленных рабочих для координации разрозненных действий и для преодоления слабости, возникающей вследствие изоляции, доведя борьбу до уровня всеобщей забастовки. Однако в то время это оказалось невозможным из-за мер, предусмотренных вышеупомянутым «Законом о полиции общественного мира».
Возможно, из-за того, что власти капиталистического государства хорошо понимали тот факт, что они были намного более уязвимы в экономическом, нежели чем в политическом плане, они предпринимали ещё более жестокие меры по отношению к организациям рабочих, чем к социалистам и их газетам. преследовались даже самые безобидные профсоюзы, так что любой из них вынужденно прекращал своё существование сразу же после возникновения.
Так как таким образом ставились преграды на пути деятельности анархо-коммунистов и анархо-синдикалистов, то неудивительно, что некоторые анархисты обратились к терроризму – третьей по важности идеи из тех, что доминировали в японском анархическом движении. В то же время, даже когда начиная с 1908 года небольшое число анархистов стало грезить идеей противопоставить насилию со стороны государства своё собственное насилие, надеясь тем самым спровоцировать широкомасштабное народное восстание, их планы никогда не заходили дальше экспериментов с взрывчаткой. В них участвовало всего несколько человек – небольшая группа по сравнению с анархическим движением в целом. Более того. в таком государстве, как Япония, с её мощнейшим репрессивным аппаратом, где все известные оппозиционеры находились «под колпаком», потребовалось потратить довольно много времени, чтобы заполучить все нужные материалы и сведения. Когда 25 мая 1910 года после обнаружения полицией кустарной мастерской по изготовлению взрывчатки были арестованы четверо анархистов, ни одна цель ещё не успела подвергнуться нападению. Самым большим достижением был успешный взрыв пробной бомбы в горах. Несмотря на это, власти ждали такой возможности с момента появления листовки «Терроризм» в 1907 году. Сотни подозреваемых были подвергнуты допросам и было сфабриковано дело в отношении 26 из них, якобы принимавших участие в заговоре с целью убийства императора.
Когда в декабре 1910 года состоялся суд, он шёл за закрытыми дверьми – то, что весь ход «расследования» находился под контролем государства, означало, что никому из числа независимых адвокатов не позволялось вмешиваться и помешать расправе над анархическим движением.
Хотя анархисты, очевидно, приветствовали признаки готовности рабочих сражаться за улучшение своего положения, в целом ситуация на данном этапе никогда не выходила из-под контроля со стороны государства. Как только стачки стали возникать одна за другой, государство начало увеличивать мобильность своих репрессивных органов, чтобы подавлять в зародыше изолированные друг от друга очаги рабочего сопротивления. Согласно учению синдикалистов, в такой ситуации требовалось создать федерацию профсоюзов промышленных рабочих для координации разрозненных действий и для преодоления слабости, возникающей вследствие изоляции, доведя борьбу до уровня всеобщей забастовки. Однако в то время это оказалось невозможным из-за мер, предусмотренных вышеупомянутым «Законом о полиции общественного мира».
Возможно, из-за того, что власти капиталистического государства хорошо понимали тот факт, что они были намного более уязвимы в экономическом, нежели чем в политическом плане, они предпринимали ещё более жестокие меры по отношению к организациям рабочих, чем к социалистам и их газетам. преследовались даже самые безобидные профсоюзы, так что любой из них вынужденно прекращал своё существование сразу же после возникновения.
Так как таким образом ставились преграды на пути деятельности анархо-коммунистов и анархо-синдикалистов, то неудивительно, что некоторые анархисты обратились к терроризму – третьей по важности идеи из тех, что доминировали в японском анархическом движении. В то же время, даже когда начиная с 1908 года небольшое число анархистов стало грезить идеей противопоставить насилию со стороны государства своё собственное насилие, надеясь тем самым спровоцировать широкомасштабное народное восстание, их планы никогда не заходили дальше экспериментов с взрывчаткой. В них участвовало всего несколько человек – небольшая группа по сравнению с анархическим движением в целом. Более того. в таком государстве, как Япония, с её мощнейшим репрессивным аппаратом, где все известные оппозиционеры находились «под колпаком», потребовалось потратить довольно много времени, чтобы заполучить все нужные материалы и сведения. Когда 25 мая 1910 года после обнаружения полицией кустарной мастерской по изготовлению взрывчатки были арестованы четверо анархистов, ни одна цель ещё не успела подвергнуться нападению. Самым большим достижением был успешный взрыв пробной бомбы в горах. Несмотря на это, власти ждали такой возможности с момента появления листовки «Терроризм» в 1907 году. Сотни подозреваемых были подвергнуты допросам и было сфабриковано дело в отношении 26 из них, якобы принимавших участие в заговоре с целью убийства императора.
Когда в декабре 1910 года состоялся суд, он шёл за закрытыми дверьми – то, что весь ход «расследования» находился под контролем государства, означало, что никому из числа независимых адвокатов не позволялось вмешиваться и помешать расправе над анархическим движением.
Единственной
причиной, не позволившей властям ещё больше расширить список
подозреваемых, было то, что несколько видных анархистов, включая Осуги
Сакаэ, уже отбывали тюремные сроки по другим делам и вряд ли могли
принять участие в организации заговора, который, как предполагалось,
имел место тогда, когда они уже были за решёткой. Как и следовало
ожидать, все 26 обвиняемых были признаны виновными и все они, за
исключением двоих, были приговорены к смертной казни. Хотя 12-ти
приговорённым к казни впоследствии изменили меру наказания на
пожизненное заключение, в число оставшихся и повешенных властями попал
Котоку Сюсуи. К моменту казни Котоку 24 января 1911 года японское
анархическое движение было практически парализовано; наступал период,
названный впоследствии «временем зимы». Государство решило закрыть все
газеты, запретить все собрания и вообще усложнить жизнь анархистов,
намеревавшихся продолжать какую-либо деятельность. Для многих
единственным выходом из такой ситуации было уехать в сельскую местность и
жить там натуральным хозяйством, копя силы в ожидании изменения
обстоятельств. другие эмигрировали. Исикава Сансиро, постоянно
попадавший в тюрьму за нарушение закона о печати, уехал из Японии в
Европу в 1913 году и не возвращался до 1920 года. Однако важным было то,
что сами идеи не умерли и пламя их не погасло. Движение каким-то
образом пережило долгие годы почти полного вынужденного молчания, и,
когда изменившиеся условия после I мировой войны заставили государство
немного ослабить свою хватку, анархизм обрёл ещё большее влияние, чем
раньше.
Глава вторая. 1912 – 1936 годы
В 1912-1936 годах анархо-коммунизм, синдикализм и терроризм оставались наиболее значимыми течениями в японском анархизме. В течение этого первой половины этого периода в интеллектуальном плане доминировал синдикализм, в то время как во второй половине чаша весов склонилась в сторону анархо-коммунизма. В сравнении с этими двумя теориями, терроризм никогда не выходил за рамки второстепенного течения в анархическом движении, но, хотя те, кто склонялся к вооружённой борьбе, всегда были в меньшинстве, не встречавшие должного отпора репрессии со стороны государства приводили к тому, что всегда находились анархисты, чьи гнев и бессилие переполняли чашу терпения и выливались в попытки отплатить своим врагам их же монетой.
Есть несколько причин, по которым первоначально главное место отводилось синдикализму. В течение «времени зимы», длившегося до 1918 года, анархисты осознавали свою беззащитность перед особенно коварным государством, в распоряжении которого были подавляющие силы и которое в своём желании покончить с анархизмом не остановилось бы и перед публичными казнями, разрешёнными законом. Хотя создание профсоюзов всё ещё было запрещено, идея о том, что массовое профсоюзное движение может стать препятствием для действий государства, получила мощную поддержку как минимум в качестве теоретического предложения. Во-вторых, с гибелью Котоку, Осуги Сакаэ остался самым талантливым мыслителем и самым продуктивным писателем в рядах анархистов, а он в большей степени черпал вдохновение из опыта растущей тогда французской федерации синдикалистских профсоюзов Confédération Génerale du Travail (Всеобщей конфедерации трудящихся). В основном с помощью статей Осуги для японских рабочих ВКТ превратилась в пример для подражания. В-третьих, репутация анархо-коммунизма была подорвана, по крайней мере, временно, когда Кропоткин примкнул к французским шовинистам после начала I мировой войны. Впоследствии анархо-коммунисты воспрянули духом, когда Малатеста и другие заявили о своём принципиальном неприятии любых войн, но поступок Кропоткина, тем не менее, нанёс серьёзный удар по тем, кто впитал анархо-коммунистические идеи из таких книг, как «Хлеб и воля».
Большой удачей для синдикалистов было то, что они умудрились издавать газету «Современная мысль» («Киндай Сисо») даже во «время зимы». В то время анархисты много раз пытались издавать разного рода газеты, но все они, почти без исключения, закрывались, а их издатели подвергались штрафам и тюремным заключениям. Единственным исключением была «Современная мысль», основанная Осуги Сакаэ и Арахатой Кансоном в октябре 1912 года и издававшаяся ежемесячно до сентября 1914 года. Эта газета печаталась два года в основном из-за того, что существовавшие тогда синдикалистские идеи подавались в ней в рамках философской дискуссии, а не в качестве предложения, применимого на практике. Вместе с «Современной мыслью» Арахата и Осуги основали также «Группу по изучению синдикализма» («Сандзикаридзуму Кенкью Кай»), которая провела несколько открытых собраний в 1913-1916 годах. В этом случае власти также, возможно, недооценили истинное значение собраний «Группы по изучению синдикализма», потому что они привлекали прежде всего молодых интеллектуалов, нежели чем рабочих. Несмотря на этот недостаток, они были очень важны для поднятия духа людей в то время, которое в ином случае было бы периодом беспросветного мрака и продолжающегося поражения.
В 1912-1936 годах анархо-коммунизм, синдикализм и терроризм оставались наиболее значимыми течениями в японском анархизме. В течение этого первой половины этого периода в интеллектуальном плане доминировал синдикализм, в то время как во второй половине чаша весов склонилась в сторону анархо-коммунизма. В сравнении с этими двумя теориями, терроризм никогда не выходил за рамки второстепенного течения в анархическом движении, но, хотя те, кто склонялся к вооружённой борьбе, всегда были в меньшинстве, не встречавшие должного отпора репрессии со стороны государства приводили к тому, что всегда находились анархисты, чьи гнев и бессилие переполняли чашу терпения и выливались в попытки отплатить своим врагам их же монетой.
Есть несколько причин, по которым первоначально главное место отводилось синдикализму. В течение «времени зимы», длившегося до 1918 года, анархисты осознавали свою беззащитность перед особенно коварным государством, в распоряжении которого были подавляющие силы и которое в своём желании покончить с анархизмом не остановилось бы и перед публичными казнями, разрешёнными законом. Хотя создание профсоюзов всё ещё было запрещено, идея о том, что массовое профсоюзное движение может стать препятствием для действий государства, получила мощную поддержку как минимум в качестве теоретического предложения. Во-вторых, с гибелью Котоку, Осуги Сакаэ остался самым талантливым мыслителем и самым продуктивным писателем в рядах анархистов, а он в большей степени черпал вдохновение из опыта растущей тогда французской федерации синдикалистских профсоюзов Confédération Génerale du Travail (Всеобщей конфедерации трудящихся). В основном с помощью статей Осуги для японских рабочих ВКТ превратилась в пример для подражания. В-третьих, репутация анархо-коммунизма была подорвана, по крайней мере, временно, когда Кропоткин примкнул к французским шовинистам после начала I мировой войны. Впоследствии анархо-коммунисты воспрянули духом, когда Малатеста и другие заявили о своём принципиальном неприятии любых войн, но поступок Кропоткина, тем не менее, нанёс серьёзный удар по тем, кто впитал анархо-коммунистические идеи из таких книг, как «Хлеб и воля».
Большой удачей для синдикалистов было то, что они умудрились издавать газету «Современная мысль» («Киндай Сисо») даже во «время зимы». В то время анархисты много раз пытались издавать разного рода газеты, но все они, почти без исключения, закрывались, а их издатели подвергались штрафам и тюремным заключениям. Единственным исключением была «Современная мысль», основанная Осуги Сакаэ и Арахатой Кансоном в октябре 1912 года и издававшаяся ежемесячно до сентября 1914 года. Эта газета печаталась два года в основном из-за того, что существовавшие тогда синдикалистские идеи подавались в ней в рамках философской дискуссии, а не в качестве предложения, применимого на практике. Вместе с «Современной мыслью» Арахата и Осуги основали также «Группу по изучению синдикализма» («Сандзикаридзуму Кенкью Кай»), которая провела несколько открытых собраний в 1913-1916 годах. В этом случае власти также, возможно, недооценили истинное значение собраний «Группы по изучению синдикализма», потому что они привлекали прежде всего молодых интеллектуалов, нежели чем рабочих. Несмотря на этот недостаток, они были очень важны для поднятия духа людей в то время, которое в ином случае было бы периодом беспросветного мрака и продолжающегося поражения.
II.1. Конец «времени зимы»
Финалом «времени зимы» был спонтанный взрыв народного гнева, выразивший себя летом 1918 года в виде «рисовых бунтов», охвативших всю страну. 1914-1918 годы были периодом бума для японской экономики, так как японские компании воспользовались проблемами, принесёнными войной и мешавшими торговым операциям их заокеанских конкурентов. Во время экономического бума выросли темпы инфляции, и цены на рис – основную пищу японцев – угрожающе быстро взлетели вверх с лета 1917 года, оставив уровень заработной платы далеко позади. В результате, небольшая демонстрация рыбаков в префектуре /Тояма 23 июля 1918 года, выступавших против вывоза риса из этого района, вылилась в бурю гнева, прокатившуюся по всей Японии вдоль и поперёк в течение нескольких последующих недель и приведшую к сотням разного рода инцидентов. Не все эти выступления достигали размеров настоящего бунта, но в больших городах постоянно происходили сражения десятков тысяч протестующих с полицией, и во многих случаях на подмогу вызывались войска. Например, 12 августа 1918 года жителям Осаки казалось, «будто на самом деле наступила революция». Наконец-то наступила ситуация, о которой мечтали анархисты в течение мрачных лет «времени зимы». Государство больше не могло удерживать всё под контролем – было слишком много очагов сопротивления для того, чтобы можно было сконцентрировать силы и подавить их одновременно, и правящий класс был настолько напуган, что решил пойти на уступки. Япония, конечно же, не превратилась в либерально-демократическую страну на следующий день в результате рисовых бунтов. Напротив, «закон о полиции общественного мира» и заменивший его в 1925 году «Акт о поддержании общественного мира» продолжали действовать ещё много лет, и анархисты оставались главным объектом репрессий со стороны государства. Но полное подавление какой бы то ни было протестной деятельности уже больше не было возможным, и поэтому анархисты сразу же использовали появившийся шанс для того, чтобы заново сгруппироваться, основать новые газеты и принять участие в рабочем и крестьянском движениях.
В это время были широко распространены не только уличные бунты, но и забастовки на фабриках. В 1918 году в 417 забастовках участвовало более 66 000 рабочих. В наше время эти цифры могут показаться ничтожными, но следует вспомнить, что в то время на всех фабриках и заводах Японии работало менее 1,5 миллиона человек. Даже несмотря на то, что официально профсоюзы всё ещё были запрещены, государство более уже не намерено было целиком и полностью придерживаться буквы закона. «Дружественное общество» («Юайкай»), основанное в 1912 году пятнадцатью рабочими, к 1918 году достигло цифры 30 000 членов по всей стране, а в 1921 году сменило название на «Японскую конфедерацию труда» («Нихон Родо Содомзй»). Правда, большинство профсоюзов, создававшихся как внутри, так и снаружи «Японской конфедерации труда», возглавлялись самыми настоящими реформистами, которые просто искали способа улучшить положение рабочих в рамках капитализма, а также построить свою карьеру. Несмотря на это, среди возникавших в то время профсоюзов были и такие, которые воспринимали анархизм как цель своей борьбы, а также как способ самоорганизации. Одним из таких профсоюзов был «Синъюкай», объединявший типографских рабочих. Хотя он был основан в 1916 году как чисто реформистский, к 1919 году он достиг численности 1500 человек и примкнул к лагерю анархистов. Также в 1919 году был основан «Сейсинкай», состоявший из 500 газетных работников-анархистов. «Синъюкай» и «Сейсинкай» объединились в 1923 году с целью основать федерацию печатников, и к 1924 году их общая численность достигла 3850 человек – значительной цифры для того времени.
Финалом «времени зимы» был спонтанный взрыв народного гнева, выразивший себя летом 1918 года в виде «рисовых бунтов», охвативших всю страну. 1914-1918 годы были периодом бума для японской экономики, так как японские компании воспользовались проблемами, принесёнными войной и мешавшими торговым операциям их заокеанских конкурентов. Во время экономического бума выросли темпы инфляции, и цены на рис – основную пищу японцев – угрожающе быстро взлетели вверх с лета 1917 года, оставив уровень заработной платы далеко позади. В результате, небольшая демонстрация рыбаков в префектуре /Тояма 23 июля 1918 года, выступавших против вывоза риса из этого района, вылилась в бурю гнева, прокатившуюся по всей Японии вдоль и поперёк в течение нескольких последующих недель и приведшую к сотням разного рода инцидентов. Не все эти выступления достигали размеров настоящего бунта, но в больших городах постоянно происходили сражения десятков тысяч протестующих с полицией, и во многих случаях на подмогу вызывались войска. Например, 12 августа 1918 года жителям Осаки казалось, «будто на самом деле наступила революция». Наконец-то наступила ситуация, о которой мечтали анархисты в течение мрачных лет «времени зимы». Государство больше не могло удерживать всё под контролем – было слишком много очагов сопротивления для того, чтобы можно было сконцентрировать силы и подавить их одновременно, и правящий класс был настолько напуган, что решил пойти на уступки. Япония, конечно же, не превратилась в либерально-демократическую страну на следующий день в результате рисовых бунтов. Напротив, «закон о полиции общественного мира» и заменивший его в 1925 году «Акт о поддержании общественного мира» продолжали действовать ещё много лет, и анархисты оставались главным объектом репрессий со стороны государства. Но полное подавление какой бы то ни было протестной деятельности уже больше не было возможным, и поэтому анархисты сразу же использовали появившийся шанс для того, чтобы заново сгруппироваться, основать новые газеты и принять участие в рабочем и крестьянском движениях.
В это время были широко распространены не только уличные бунты, но и забастовки на фабриках. В 1918 году в 417 забастовках участвовало более 66 000 рабочих. В наше время эти цифры могут показаться ничтожными, но следует вспомнить, что в то время на всех фабриках и заводах Японии работало менее 1,5 миллиона человек. Даже несмотря на то, что официально профсоюзы всё ещё были запрещены, государство более уже не намерено было целиком и полностью придерживаться буквы закона. «Дружественное общество» («Юайкай»), основанное в 1912 году пятнадцатью рабочими, к 1918 году достигло цифры 30 000 членов по всей стране, а в 1921 году сменило название на «Японскую конфедерацию труда» («Нихон Родо Содомзй»). Правда, большинство профсоюзов, создававшихся как внутри, так и снаружи «Японской конфедерации труда», возглавлялись самыми настоящими реформистами, которые просто искали способа улучшить положение рабочих в рамках капитализма, а также построить свою карьеру. Несмотря на это, среди возникавших в то время профсоюзов были и такие, которые воспринимали анархизм как цель своей борьбы, а также как способ самоорганизации. Одним из таких профсоюзов был «Синъюкай», объединявший типографских рабочих. Хотя он был основан в 1916 году как чисто реформистский, к 1919 году он достиг численности 1500 человек и примкнул к лагерю анархистов. Также в 1919 году был основан «Сейсинкай», состоявший из 500 газетных работников-анархистов. «Синъюкай» и «Сейсинкай» объединились в 1923 году с целью основать федерацию печатников, и к 1924 году их общая численность достигла 3850 человек – значительной цифры для того времени.
«Синъюкай»
и «Сейсинкай» достойны особого упоминания, поскольку типографские
рабочие были основой анархического профсоюзного движения в течение всего
довоенного периода, хотя анархические профсоюзы, конечно же,
существовали не только в этой отрасли. Декларация, изданная в ноябре
1922 года рабочими группами, выступавшими за самоорганизацию на основе
принципов «либертарной федерации» и отвергавшими «централизованное
управление», была подписана профсоюзами, представлявшими, среди прочих
сфер деятельности, часовщиков, разнорабочих, рабочих из трамвайных депо и
с верфей, строителей и дорожных рабочих. Уже по этому можно судить,
насколько широко были распространены анархистские идеи среди рабочего
класса.
Одной из значительных анархических организаций, созданной в 1919 году как ответ на вышеописанные перемены, была группа «Рабочее движение» («Родо Ундо»), издававшаяся газету под аналогичным названием. Самой характерной особенностью этой газеты было то, что, в отличие от существовавшей до этого «Современной мысли», предлагавшей синдикализм как пример для подражания и как цель в борьбе, «Рабочее движение» в большей степени сосредотачивалось на обзорах и обсуждении текущей борьбы, часто принимавшей анархические формы, вне зависимости от того, знали ли её участники о синдикализме или нет. Это означало, что с концом «времени зимы» анархо-синдикализм перешёл из области теории в практическую сферу. С одной стороны, это свидетельствовало о зрелости анархо-синдикализма в Японии, но, с другой стороны, многим японским анархистам пришлось столкнуться с проблемами, связанными с синдикализмом, о которых они до этого не имели представления. Мы вернёмся к этому позже, когда будем обсуждать разрыв между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами, произошедший в 1928 году.
Одной из значительных анархических организаций, созданной в 1919 году как ответ на вышеописанные перемены, была группа «Рабочее движение» («Родо Ундо»), издававшаяся газету под аналогичным названием. Самой характерной особенностью этой газеты было то, что, в отличие от существовавшей до этого «Современной мысли», предлагавшей синдикализм как пример для подражания и как цель в борьбе, «Рабочее движение» в большей степени сосредотачивалось на обзорах и обсуждении текущей борьбы, часто принимавшей анархические формы, вне зависимости от того, знали ли её участники о синдикализме или нет. Это означало, что с концом «времени зимы» анархо-синдикализм перешёл из области теории в практическую сферу. С одной стороны, это свидетельствовало о зрелости анархо-синдикализма в Японии, но, с другой стороны, многим японским анархистам пришлось столкнуться с проблемами, связанными с синдикализмом, о которых они до этого не имели представления. Мы вернёмся к этому позже, когда будем обсуждать разрыв между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами, произошедший в 1928 году.
II.2. Анархизм против большевизма.
В Японии, как и во многих других странах, понадобилось время, чтобы понять истинную природу революции 1917 года в России. Сначала многие японские анархисты с симпатией относились к тому немногому, что они знали о большевиках. Всё, что они знали о Ленине и его последователях сразу после революции, это то, что они казнили царя, вывели Россию из войны и тем самым навлекли на себя гнев как буржуазии, так и реформистски настроенных социал-демократов. С первого взгляда казалось, что точно так же в подобных обстоятельствах поступили бы и многие анархисты. Поэтому неудивительно, что, едва появившись, большевизм вызвал сочувственный интерес со стороны многих японских анархистов и что, хотя некоторые быстро поняли, что Ленин и его товарищи просто представляли собой новый правящий класс, намеревавшийся упрочить свою власть, остальные быстро увлеклись новой идеологией, отойдя от анархизма. В самом деле, когда в 1922 году была основана Коммунистическая партия Японии, в числе её лидеров оказались Арахата Кансон (до этого издававший вместе с Осуги «Современную мысль») и Ямакава Хитоси (который одним из первых примкнул к Котоку после его «перемены в мышлении» и помогал переводить «Хлеб и волю»). Более того, первым председателем партии был не кто иной, как Сакаи Тосихико (кто, не будучи анархистом, уволился в 1903 году из «Новостей каждого утра» и помогал Котоку основать «Газету простого народа»). Интересно отметить, что, хотя никто из них больше не был связан с анархизмом, никто и не продержался долго в рядах компартии, так как их способность независимо мыслить не давала им тупо следовать каждому указанию Коминтерна.
Хотя Осуги никогда не собирался отказываться от анархизма в пользу большевизма, даже он принял приглашение посетить Шанхай в октябре 1920 года, чтобы встретиться там с агентами Коминтерна. Он вернулся с двумя тысячами йен, которые пошли на возобновление выпуска «Рабочего движения», приостановленного в июне 1920 года. В результате финансирования со стороны Коминтерна стало возможным издавать «Рабочее движение» с января по июнь 1921 года и наладить очень тесное сотрудничество между анархистами и сторонниками большевиков в Японии. В течение этого короткого периода статьи, написанные с анархической и с большевистской точек зрения, появлялись рядом на страницах «Рабочего движения», но через недолгое время стали появляться первые преграды в их отношениях. Ленинский режим подавил в марте 1921 года Кронштадтское восстание, направленное против деспотизма большевиков, и Осуги вскоре стал переводить сообщения Эммы Гольдман и Александра Беркмана о репрессиях большевиков по отношению к анархистам в России, довольно быстро поняв, что нет смысла выбирать между государственным капитализмом в России и западным частным капитализмом. Политика большевиков, по его выражению, «выковала цепи рабства для российского пролетариата, приведя рабочих к худшему состоянию, чем в других капиталистических странах». «Рабочее движение» ещё издавалось до октября 1927 года, но после недолгого сотрудничества анархистов с большевиками, отразившегося в его первых номерах. Оно стало чисто анархической газетой, неизменно выступавшей против большевизма.
Одновременно с недолгим сотрудничеством между анархистами и большевиками в издательской сфере, описанным выше, также во времена зарождения профсоюзного движения существовали попытки преодоления идеологических различий. Профсоюзы с разной идеологической окраской совместно организовали первую первомайскую демонстрацию в Японии в 1920 году; это сотрудничество привело к созданию «Профсоюзного альянса» («Родо Кумиай Домэйкай»). Однако, на следующем Первомае произошли столкновения между членами анархистских и реформистских профсоюзов, и «Профсоюзный альянс» распался.
В Японии, как и во многих других странах, понадобилось время, чтобы понять истинную природу революции 1917 года в России. Сначала многие японские анархисты с симпатией относились к тому немногому, что они знали о большевиках. Всё, что они знали о Ленине и его последователях сразу после революции, это то, что они казнили царя, вывели Россию из войны и тем самым навлекли на себя гнев как буржуазии, так и реформистски настроенных социал-демократов. С первого взгляда казалось, что точно так же в подобных обстоятельствах поступили бы и многие анархисты. Поэтому неудивительно, что, едва появившись, большевизм вызвал сочувственный интерес со стороны многих японских анархистов и что, хотя некоторые быстро поняли, что Ленин и его товарищи просто представляли собой новый правящий класс, намеревавшийся упрочить свою власть, остальные быстро увлеклись новой идеологией, отойдя от анархизма. В самом деле, когда в 1922 году была основана Коммунистическая партия Японии, в числе её лидеров оказались Арахата Кансон (до этого издававший вместе с Осуги «Современную мысль») и Ямакава Хитоси (который одним из первых примкнул к Котоку после его «перемены в мышлении» и помогал переводить «Хлеб и волю»). Более того, первым председателем партии был не кто иной, как Сакаи Тосихико (кто, не будучи анархистом, уволился в 1903 году из «Новостей каждого утра» и помогал Котоку основать «Газету простого народа»). Интересно отметить, что, хотя никто из них больше не был связан с анархизмом, никто и не продержался долго в рядах компартии, так как их способность независимо мыслить не давала им тупо следовать каждому указанию Коминтерна.
Хотя Осуги никогда не собирался отказываться от анархизма в пользу большевизма, даже он принял приглашение посетить Шанхай в октябре 1920 года, чтобы встретиться там с агентами Коминтерна. Он вернулся с двумя тысячами йен, которые пошли на возобновление выпуска «Рабочего движения», приостановленного в июне 1920 года. В результате финансирования со стороны Коминтерна стало возможным издавать «Рабочее движение» с января по июнь 1921 года и наладить очень тесное сотрудничество между анархистами и сторонниками большевиков в Японии. В течение этого короткого периода статьи, написанные с анархической и с большевистской точек зрения, появлялись рядом на страницах «Рабочего движения», но через недолгое время стали появляться первые преграды в их отношениях. Ленинский режим подавил в марте 1921 года Кронштадтское восстание, направленное против деспотизма большевиков, и Осуги вскоре стал переводить сообщения Эммы Гольдман и Александра Беркмана о репрессиях большевиков по отношению к анархистам в России, довольно быстро поняв, что нет смысла выбирать между государственным капитализмом в России и западным частным капитализмом. Политика большевиков, по его выражению, «выковала цепи рабства для российского пролетариата, приведя рабочих к худшему состоянию, чем в других капиталистических странах». «Рабочее движение» ещё издавалось до октября 1927 года, но после недолгого сотрудничества анархистов с большевиками, отразившегося в его первых номерах. Оно стало чисто анархической газетой, неизменно выступавшей против большевизма.
Одновременно с недолгим сотрудничеством между анархистами и большевиками в издательской сфере, описанным выше, также во времена зарождения профсоюзного движения существовали попытки преодоления идеологических различий. Профсоюзы с разной идеологической окраской совместно организовали первую первомайскую демонстрацию в Японии в 1920 году; это сотрудничество привело к созданию «Профсоюзного альянса» («Родо Кумиай Домэйкай»). Однако, на следующем Первомае произошли столкновения между членами анархистских и реформистских профсоюзов, и «Профсоюзный альянс» распался.
В
1922 году была предпринята последняя попытка создания всеобщей
федерации профсоюзов, на этот раз носившей название «Всеяпонской
всеобщей федерации профсоюзов» («Дзенкоку Родо Кумиай Соренго»). Её
учредительная конференция состоялась в Осаке 30 сентября 1922 года, на
ней присутствовало 106 делегатов от 59 организаций с общим членством
более 27 000 человек. Представленные ими профсоюзы в идеологическом
плане разделялись на анархические, реформистские и большевистские. Хотя
между реформистами и большевиками никогда не наблюдалось сближения
отношений, они на время договорились о сотрудничестве, чтобы
противостоять усилиям анархистов, стремящихся к децентрализации
Федерации, и настаивали на том, что профсоюзное движение должно иметь
централизованное управление и органы, помогающие претворять в жизнь его
решения. Разумеется, реформисты и большевики никак не могли договориться
о том, кто же и кем должен управлять. Этот антагонизм достиг своего
пика три года спустя, в 1925 году, когда контролируемые большевиками
профсоюзы порвали с реформистами, основав «Японский совет профсоюзов»
(«Нихон Родо Кумиай Хёгикай»). С этой точки зрения, самым значительным
последствием провалившейся попытки создать в 1922 году «Всеяпонскую
всеобщую федерацию профсоюзов» было то, что 20 профсоюзов подчеркнули
свою стойкую приверженность анархическим организационным принципам,
подписав в ноябре 1922 года «Воззвание к рабочим по всей стране», уже
упоминавшееся ранее. Четыре года спустя вокруг этого ядра сформировалась
первая федерация анархических профсоюзов в рамках всей страны, которая
называлась «Всеяпонская либертарная федерация профсоюзов» («Дзенкоку
Родо Кумиай Дзию Рэнгокай»).
К 1922 году антагонизм между анархистами и большевиками достиг такого уровня, что любое сотрудничество в будущем стало невозможным. С этого момента враждебность анархистов по отношению к КПЯ сравнялась с накопившимся за долгие годы недовольством по отношению к реформистски настроенным социал-демократам.
К 1922 году антагонизм между анархистами и большевиками достиг такого уровня, что любое сотрудничество в будущем стало невозможным. С этого момента враждебность анархистов по отношению к КПЯ сравнялась с накопившимся за долгие годы недовольством по отношению к реформистски настроенным социал-демократам.
II.3. Смерть Осуги и новые попытки терактов
В сентябре 1923 года по анархизму в Японии был нанесён удар такой же силы, как и казнь Котоку и его товарищей 12 годами ранее. Уже говорилось о том, что после смерти Котоку, Осуги, несомненно, остался самым талантливым мыслителем и писателем среди японских анархистов. Во времена жестоких репрессий «времени зимы» и в годы последующего восстановления сил, многих вдохновляло отчаянное стремление к освобождению личности, сочетавшееся в нём с горячим энтузиазмом и приверженностью целям и методам анархо-синдикализма. И теперь, как трагично это ни звучит, его жизнь оборвалась в самом разгаре его деятельности. 1 сентября 1923 года регион Канто на востоке Японии подвергся сильнейшему землетрясению. Более 90 000 человек погибло, было разрушено около 500 000 домов, частично из-за толчков, но в основном от последовавших пожаров, продолжавших бесконтрольно гореть несколько дней. После того, как огонь прошёлся по Токио, Йокохаме и другим городам, распространились ужасные слухи о том, что ремесленники и революционеры устраивали поджоги. Истерия овладела людьми и привела к погромам, жертвами же в большинстве случаев становились корейские иммигранты. В этой ситуации паники и хаоса у властей появилась прекрасная возможность покончить с врагами государства. Осуги Сакаэ, его подруга Ито Ноэ, которая сама была видной анархисткой, и шестилетний племянник Осуги Татибана Мунекадзу, оказавшийся вместе с ними, были схвачены отрядом военной полиции и убиты с особой жестокостью. После допроса и пыток, состоявшихся 16 сентября 1923 года, их обезображенные тела были найдены в колодце четыре дня спустя.
Жестокость убийц Осуги и тех, кто оказался вместе с ним, отягчалась безразличием со стороны государства. Амакасу Масахико, капитан того отряда военной полиции, был приговорён судом к 10 годам тюремного заключения, но не прошло и трёх лет, как он освободился и вернулся на службу. Товарищи Осуги, лично знавшие его, как и другие, кому он был известен как вдохновленный пропагандист и несгибаемый борец за свободу только по его трудам, были возмущены лёгкостью, с которой государство расправилось с самым способным анархистом своего поколения, будто раздавив муху. Неудивительно, что нашлись те, кто решился навести ответный удар. В сентябре 1924 года группа анархистов, назвавшая себя «Обществом гильотины» («Гиротин Ся»), совершила два покушения на Фукуда Масатаро, генерала, командовавшего солдатами, убившими Осуги. Во время первого покушения один из старых товарищей Осуги Вада Кютаро выстрелил в генерала Фукуда, но только ранил его, а во время второго покушения была брошена бомба в дом Фукуда, который в тот момент был в другом месте. Вада был осуждён на пожизненное заключение, но покончил с собой в тюрьме в 1928 году. Другие члены «Общества гильотины» получили дополнительные тюремные сроки, а двое, Фурута Дадзиро и Накахама Тецу, были казнены за участие в ограблении банка, предпринятом в октябре 1923 для сбора средств на анархическую деятельность, во время которого был убит работник банка.
Как бы ни был праведен гнев, вдохновивший эти попытки выступить против жестокости правящего класса, в случае с анархистами терроризм был абсолютно непродуктивен, что предопределило их судьбу. Массовые аресты и нараставшие репрессии были неизбежным итогом нападений, в большинстве своём не достигавших цели или причинявших незначительный ущерб властным структурам. Однако, несмотря на очевидный провал этих редких попыток, идея терроризма никогда не предавалась забвению. Терроризм был результатом систематического бесчеловечного отношения со стороны капиталистического государства, и наличие этой причины гарантировало то, что и в последующие годы часть анархистов будет продолжать пытаться отплатить правящим кругам их же монетой.
В сентябре 1923 года по анархизму в Японии был нанесён удар такой же силы, как и казнь Котоку и его товарищей 12 годами ранее. Уже говорилось о том, что после смерти Котоку, Осуги, несомненно, остался самым талантливым мыслителем и писателем среди японских анархистов. Во времена жестоких репрессий «времени зимы» и в годы последующего восстановления сил, многих вдохновляло отчаянное стремление к освобождению личности, сочетавшееся в нём с горячим энтузиазмом и приверженностью целям и методам анархо-синдикализма. И теперь, как трагично это ни звучит, его жизнь оборвалась в самом разгаре его деятельности. 1 сентября 1923 года регион Канто на востоке Японии подвергся сильнейшему землетрясению. Более 90 000 человек погибло, было разрушено около 500 000 домов, частично из-за толчков, но в основном от последовавших пожаров, продолжавших бесконтрольно гореть несколько дней. После того, как огонь прошёлся по Токио, Йокохаме и другим городам, распространились ужасные слухи о том, что ремесленники и революционеры устраивали поджоги. Истерия овладела людьми и привела к погромам, жертвами же в большинстве случаев становились корейские иммигранты. В этой ситуации паники и хаоса у властей появилась прекрасная возможность покончить с врагами государства. Осуги Сакаэ, его подруга Ито Ноэ, которая сама была видной анархисткой, и шестилетний племянник Осуги Татибана Мунекадзу, оказавшийся вместе с ними, были схвачены отрядом военной полиции и убиты с особой жестокостью. После допроса и пыток, состоявшихся 16 сентября 1923 года, их обезображенные тела были найдены в колодце четыре дня спустя.
Жестокость убийц Осуги и тех, кто оказался вместе с ним, отягчалась безразличием со стороны государства. Амакасу Масахико, капитан того отряда военной полиции, был приговорён судом к 10 годам тюремного заключения, но не прошло и трёх лет, как он освободился и вернулся на службу. Товарищи Осуги, лично знавшие его, как и другие, кому он был известен как вдохновленный пропагандист и несгибаемый борец за свободу только по его трудам, были возмущены лёгкостью, с которой государство расправилось с самым способным анархистом своего поколения, будто раздавив муху. Неудивительно, что нашлись те, кто решился навести ответный удар. В сентябре 1924 года группа анархистов, назвавшая себя «Обществом гильотины» («Гиротин Ся»), совершила два покушения на Фукуда Масатаро, генерала, командовавшего солдатами, убившими Осуги. Во время первого покушения один из старых товарищей Осуги Вада Кютаро выстрелил в генерала Фукуда, но только ранил его, а во время второго покушения была брошена бомба в дом Фукуда, который в тот момент был в другом месте. Вада был осуждён на пожизненное заключение, но покончил с собой в тюрьме в 1928 году. Другие члены «Общества гильотины» получили дополнительные тюремные сроки, а двое, Фурута Дадзиро и Накахама Тецу, были казнены за участие в ограблении банка, предпринятом в октябре 1923 для сбора средств на анархическую деятельность, во время которого был убит работник банка.
Как бы ни был праведен гнев, вдохновивший эти попытки выступить против жестокости правящего класса, в случае с анархистами терроризм был абсолютно непродуктивен, что предопределило их судьбу. Массовые аресты и нараставшие репрессии были неизбежным итогом нападений, в большинстве своём не достигавших цели или причинявших незначительный ущерб властным структурам. Однако, несмотря на очевидный провал этих редких попыток, идея терроризма никогда не предавалась забвению. Терроризм был результатом систематического бесчеловечного отношения со стороны капиталистического государства, и наличие этой причины гарантировало то, что и в последующие годы часть анархистов будет продолжать пытаться отплатить правящим кругам их же монетой.
II.4. Возрождение анархо-коммунизма
Многие исследователи японского анархизма, особенно те, кто симпатизирует большевизму, утверждают, что со смертью Осуги анархизм стал двигаться по спирали вниз. Это далеко от истины. В 1920-е годы анархизм в Японии был в организационном плане даже сильнее, чем раньше, и соответственно этому наблюдался расцвет идей и теорий, особенно среди анархо-коммунистов.
В 1926 году были созданы две анархические федерации в масштабе всей страны. Первой, основанной в январе, была «Лига чёрной молодёжи» («Кокусёку Сэйнэн Рэнмэй»). Обычно известная по японской аббревиатуре «Кокурэн». Вначале она в основном состояла из молодых анархистов из Восточной Японии (регион Канто), но потом быстро выросла, вобрав в себя представителей всех поколений и расширив свою сеть по всей стране и даже в японских колониях, таких как Корея и Тайвань. Второй была «Всеяпонская либертарная федерация профсоюзов» («Дзенкоку Родо Кумиай Дзию Рэнгокай»), больше известная под сокращённым названием «Дзенкоку Дзирэн». На её учредительной конференции, состоявшейся 24 мая 1926 года, присутствовало 400 делегатов, представлявших 25 профсоюзов общей численностью в 8400 человек. Можно сравнить эти цифры с 35 профсоюзами численностью примерно в 20 000 человек, остававшимися в реформистской «Японской конфедерации труда», когда 32 профсоюза численностью в 12 500 человек вышли из неё с целью создать большевистский «Японский совет профсоюзов». Хотя «Дзенкоку Дзирэн» обладала меньшей численностью по сравнению со своими реформистским и большевистским соперниками, входящие в неё профсоюзы объединяли рабочих практически со всей страны, от острова Хоккайдо на севере и главных центров городских агломераций – Токио и Осаки в промышленном сердце страны, до городов на юго-западе страны, таких, как Хиросима. В дополнение к охвату широкой территории, у «Дзенкоку Дзирэн» были налажены крепкие связи с рабочими, представлявшими большинство основных отраслей промышленности. Её профсоюзы были организованы по отраслевому принципу и охватывали такие разные сферы занятости, как печатное дело, текстильная промышленность, строительство, пищевая промышленность, производство резины, разнорабочие и так далее.
«Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» с момента своего основания были широко представлены ещё в одном смысле. В их программах сочеталось большинство оттенков анархизма – от анархо-синдикализма до анархо-коммунизма. Например, несмотря на очевидное преобладание анархо-коммунистов в рядах «Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» с самого начала, программа, принятая на учредительной конференции последней, тем не менее, испытала сильное влияние классического документа, отражающего синдикалистские принципы – «Амьенской хартии» ВКТ 1906 года. В программе «Дзенкоку Дзирэн» заявлялось:
«Мы принимаем классовую борьбу как основу для движения освобождения рабочих и крестьян-арендаторов.
Мы отвергаем любые политические движения и настаиваем на деятельности исключительно в экономической сфере.
Мы выступаем за либертарную федерацию, организованную по отраслевому принципу и отвергаем централизованно-авторитарные профсоюзы.
Мы выступаем против империалистической агрессии, за международную солидарность рабочего класса».
«Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» поддерживали крайне тесные связи между собой – первая из них представляла собой основное ядро решительно настроенных и испытанных в боях активистов, действовавших внутри более широких кругов второй. Когда профсоюзы, вступившие в «Дзенкоку Дзирэн», принимали участие в промышленных стачках и забастовках, часто именно активисты «Кокурэн» брали на себя ответственность за самые опасные акции прямого действия, такие, как бои с полицией и забрасывание домов боссов бутылками с зажигательной смесью. В этом смысле, отношения между «Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» часто сравниваются с теми, которые существовали между Федерацией анархистов Иберии и Национальной конфедерацией трудящихся в Испании.
Многие исследователи японского анархизма, особенно те, кто симпатизирует большевизму, утверждают, что со смертью Осуги анархизм стал двигаться по спирали вниз. Это далеко от истины. В 1920-е годы анархизм в Японии был в организационном плане даже сильнее, чем раньше, и соответственно этому наблюдался расцвет идей и теорий, особенно среди анархо-коммунистов.
В 1926 году были созданы две анархические федерации в масштабе всей страны. Первой, основанной в январе, была «Лига чёрной молодёжи» («Кокусёку Сэйнэн Рэнмэй»). Обычно известная по японской аббревиатуре «Кокурэн». Вначале она в основном состояла из молодых анархистов из Восточной Японии (регион Канто), но потом быстро выросла, вобрав в себя представителей всех поколений и расширив свою сеть по всей стране и даже в японских колониях, таких как Корея и Тайвань. Второй была «Всеяпонская либертарная федерация профсоюзов» («Дзенкоку Родо Кумиай Дзию Рэнгокай»), больше известная под сокращённым названием «Дзенкоку Дзирэн». На её учредительной конференции, состоявшейся 24 мая 1926 года, присутствовало 400 делегатов, представлявших 25 профсоюзов общей численностью в 8400 человек. Можно сравнить эти цифры с 35 профсоюзами численностью примерно в 20 000 человек, остававшимися в реформистской «Японской конфедерации труда», когда 32 профсоюза численностью в 12 500 человек вышли из неё с целью создать большевистский «Японский совет профсоюзов». Хотя «Дзенкоку Дзирэн» обладала меньшей численностью по сравнению со своими реформистским и большевистским соперниками, входящие в неё профсоюзы объединяли рабочих практически со всей страны, от острова Хоккайдо на севере и главных центров городских агломераций – Токио и Осаки в промышленном сердце страны, до городов на юго-западе страны, таких, как Хиросима. В дополнение к охвату широкой территории, у «Дзенкоку Дзирэн» были налажены крепкие связи с рабочими, представлявшими большинство основных отраслей промышленности. Её профсоюзы были организованы по отраслевому принципу и охватывали такие разные сферы занятости, как печатное дело, текстильная промышленность, строительство, пищевая промышленность, производство резины, разнорабочие и так далее.
«Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» с момента своего основания были широко представлены ещё в одном смысле. В их программах сочеталось большинство оттенков анархизма – от анархо-синдикализма до анархо-коммунизма. Например, несмотря на очевидное преобладание анархо-коммунистов в рядах «Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» с самого начала, программа, принятая на учредительной конференции последней, тем не менее, испытала сильное влияние классического документа, отражающего синдикалистские принципы – «Амьенской хартии» ВКТ 1906 года. В программе «Дзенкоку Дзирэн» заявлялось:
«Мы принимаем классовую борьбу как основу для движения освобождения рабочих и крестьян-арендаторов.
Мы отвергаем любые политические движения и настаиваем на деятельности исключительно в экономической сфере.
Мы выступаем за либертарную федерацию, организованную по отраслевому принципу и отвергаем централизованно-авторитарные профсоюзы.
Мы выступаем против империалистической агрессии, за международную солидарность рабочего класса».
«Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» поддерживали крайне тесные связи между собой – первая из них представляла собой основное ядро решительно настроенных и испытанных в боях активистов, действовавших внутри более широких кругов второй. Когда профсоюзы, вступившие в «Дзенкоку Дзирэн», принимали участие в промышленных стачках и забастовках, часто именно активисты «Кокурэн» брали на себя ответственность за самые опасные акции прямого действия, такие, как бои с полицией и забрасывание домов боссов бутылками с зажигательной смесью. В этом смысле, отношения между «Кокурэн» и «Дзенкоку Дзирэн» часто сравниваются с теми, которые существовали между Федерацией анархистов Иберии и Национальной конфедерацией трудящихся в Испании.
Однако,
эта аналогия не всегда верна, так как, как мы увидим дальше, идеи,
вдохновлявшие многих японских анархистов, всё больше отличались от тех,
которые использовались их единомышленниками в Испании и других странах.
История нескольких следующих лет – это история ещё более обострившегося противоборства между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами, вынудившего последних выйти как из «Кокурэн», так и из «Дзенкоку Дзирэн» в 1927-1928 годах с чувством глубокой горечи и основать свои собственные независимые организации. Причины этого противостояния были различными. Ближе всего к поверхности было влияние двух выдающихся теоретиков и пропагандистов анархо-коммунизма Хатты Сюдзё и Ивасы Сакутаро. Хотя Хатта был активистом анархического движения только в течение последних десяти лет своей относительно короткой жизни (1886 – 1934), он всеми признавался как «величайший теоретик анархо-коммунизма в Японии». Иваса прожил намного дольше (1879 – 1967) и со временем стал восприниматься, со смесью воодушевления и уважения, старейшим анархистом в Японии. Во многом отличаясь друг от друга, Хатта и Иваса крайне эффективно дополняли друг друга и разделяли глубокое недоверие как к синдикализму, так и к соглашательскому рабочему движению. Будучи бывшим протестантским священником, Хатта был выдающимся оратором, человеком такого сорта, который мог часами удерживать внимание аудитории крестьян или рабочих, доводя их до слёз описанием неравенства, лежащего в основе как «реформированного» капитализма, так и большевизма, и наполняя их огнём страстной борьбы за альтернативное общества, в котором успешно бы сочеталась личная свобода и общая солидарность. Иваса был человеком тихим, менее пламенным, лучше всего проявлявшим себя в неформальных беседах и дискуссиях. Всё время находясь в пути, он изъездил Японию вдоль и поперёк, расширяя свой дружеский круг и распространяя анархо-коммунистические идеи везде, где бы ни находился.
Однако, хотя талантливые Хатта и Иваса могут служить примером влияния анархо-коммунизма, возрождение его в Японии в то время нельзя объяснить только их влиянием. То, что анархо-коммунизм был столь популярен в Японии конца 1920-х годов, можно убедительно объяснить репрессиями, через которые прошло так много людей и их горячим желанием как можно скорее начать жить по-другому. Многие крестьяне–арендаторы и рабочие поняли, что анархо-коммунизм может выполнить эту задачу намного более эффективно, чем анархо-синдикализм. С точки зрения доведённых до крайней нищеты крестьян–арендаторов, составивших основную часть населения Японии того времени и намного превышавших по численности количество фабричных рабочих, наверное, нетрудно понять эти причины. Когда анархо-коммунисты говорили о превращении революционным путём отверженных и обнищавших деревень в процветающие коммуны, обеспечивающие себя всем необходимым, их идея, казалось, непосредственно относилась к крестьянам-арендаторам, чего никогда бы не достиг подход анархо-синдикалистов, предусматривающий урбанизацию, индустриализацию и наличие профсоюзов.
Несмотря на это, разрыв между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами нельзя адекватно объяснить просто разницей в социальном положении крестьян–арендаторов и промышленных рабочих. С одной стороны, существовал довольно мощный поток переселенцев из сельской местности в города и обратно – новые рабочие устраивались на фабрики во время экономических бумов, происходивших так же часто, как и неизбежные спады и депрессии, во время которых многие становились безработными. С другой стороны, даже в среде рабочих, постоянно живших в городах, анархо-коммунизм привлекал многих, предлагая более основательный разрыв со структурами и ценностями капитализма, чем тот, который вообще мог быть достигнут при анархо–синдикализме.
Многие из этих рабочих сочли убедительными аргументы Хатта, когда тот настаивал на том, что из-за того, что анархо-синдикализм основан на профсоюзных организациях, созданных на капиталистических предприятиях, он воплотит в общественных отношениях централизацию, иерархию и власть, присущие капитализму.
История нескольких следующих лет – это история ещё более обострившегося противоборства между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами, вынудившего последних выйти как из «Кокурэн», так и из «Дзенкоку Дзирэн» в 1927-1928 годах с чувством глубокой горечи и основать свои собственные независимые организации. Причины этого противостояния были различными. Ближе всего к поверхности было влияние двух выдающихся теоретиков и пропагандистов анархо-коммунизма Хатты Сюдзё и Ивасы Сакутаро. Хотя Хатта был активистом анархического движения только в течение последних десяти лет своей относительно короткой жизни (1886 – 1934), он всеми признавался как «величайший теоретик анархо-коммунизма в Японии». Иваса прожил намного дольше (1879 – 1967) и со временем стал восприниматься, со смесью воодушевления и уважения, старейшим анархистом в Японии. Во многом отличаясь друг от друга, Хатта и Иваса крайне эффективно дополняли друг друга и разделяли глубокое недоверие как к синдикализму, так и к соглашательскому рабочему движению. Будучи бывшим протестантским священником, Хатта был выдающимся оратором, человеком такого сорта, который мог часами удерживать внимание аудитории крестьян или рабочих, доводя их до слёз описанием неравенства, лежащего в основе как «реформированного» капитализма, так и большевизма, и наполняя их огнём страстной борьбы за альтернативное общества, в котором успешно бы сочеталась личная свобода и общая солидарность. Иваса был человеком тихим, менее пламенным, лучше всего проявлявшим себя в неформальных беседах и дискуссиях. Всё время находясь в пути, он изъездил Японию вдоль и поперёк, расширяя свой дружеский круг и распространяя анархо-коммунистические идеи везде, где бы ни находился.
Однако, хотя талантливые Хатта и Иваса могут служить примером влияния анархо-коммунизма, возрождение его в Японии в то время нельзя объяснить только их влиянием. То, что анархо-коммунизм был столь популярен в Японии конца 1920-х годов, можно убедительно объяснить репрессиями, через которые прошло так много людей и их горячим желанием как можно скорее начать жить по-другому. Многие крестьяне–арендаторы и рабочие поняли, что анархо-коммунизм может выполнить эту задачу намного более эффективно, чем анархо-синдикализм. С точки зрения доведённых до крайней нищеты крестьян–арендаторов, составивших основную часть населения Японии того времени и намного превышавших по численности количество фабричных рабочих, наверное, нетрудно понять эти причины. Когда анархо-коммунисты говорили о превращении революционным путём отверженных и обнищавших деревень в процветающие коммуны, обеспечивающие себя всем необходимым, их идея, казалось, непосредственно относилась к крестьянам-арендаторам, чего никогда бы не достиг подход анархо-синдикалистов, предусматривающий урбанизацию, индустриализацию и наличие профсоюзов.
Несмотря на это, разрыв между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами нельзя адекватно объяснить просто разницей в социальном положении крестьян–арендаторов и промышленных рабочих. С одной стороны, существовал довольно мощный поток переселенцев из сельской местности в города и обратно – новые рабочие устраивались на фабрики во время экономических бумов, происходивших так же часто, как и неизбежные спады и депрессии, во время которых многие становились безработными. С другой стороны, даже в среде рабочих, постоянно живших в городах, анархо-коммунизм привлекал многих, предлагая более основательный разрыв со структурами и ценностями капитализма, чем тот, который вообще мог быть достигнут при анархо–синдикализме.
Многие из этих рабочих сочли убедительными аргументы Хатта, когда тот настаивал на том, что из-за того, что анархо-синдикализм основан на профсоюзных организациях, созданных на капиталистических предприятиях, он воплотит в общественных отношениях централизацию, иерархию и власть, присущие капитализму.
Хатта
утверждал, что, принимая форму организации, отражающую
капиталистический отраслевой принцип, анархо-синдикализм оставит
незыблемым разделения труда. Он предсказывал, что, если избавиться от
хозяев и отдать шахты в руки шахтёров, сталелитейные заводы в руки
сталеваров и так далее, появятся трения в отношениях между разными
отраслями промышленности и разными организациями трудящихся. Даже
признавая то, что идеология анархо-синдикализма предусматривала
исчезновение государства, Хатта утверждал, что будет существовать
неизбежное стремление создать что-то вроде арбитража или координирующего
органа для того, чтобы разбирать случаи столкновения интересов разных
секторов экономики и тех, кто там работает. Таким образом, существовала
бы опасность не только возникновения нового государства, но и
превращения в новый правящий класс тех, кто смог бы контролировать этот
координирующий орган. Вот как описывал это Хатта:
«В обществе, основанном на разделении труда, те, кто заняты на производстве средств потребления (то есть, основной части производимых товаров), будут иметь больше власти в координирующем механизме, чем остальные рабочие. Таким образом, будет существовать реальная опасность возникновения классов».
Хатта и Иваса также резко критиковали утверждение анархо-синдикалистов о том, что к революции можно прийти путём классовой борьбы. Прежде всего, они подчёркивали, что общественные отношения, существовавшие между миллионами крестьян-арендаторов и помещиками, которым те платили ренту, были ближе к феодализму, чем к капитализму. Таким образом, японское общество не вписывалось в схему классовой структуры «рабочие – капиталисты», на которой настаивали анархо-синдикалисты и КПЯ. Во-вторых, что более важно, утверждалось, что победа в классовой борьбе в лучшем случае изменит структуру распределения прибыли между классами, но не приведёт к полному исчезновению классов, что является необходимым условием для наступления анархии. Иваса выразил это посредством аналогии, ставшей известной среди японских анархистов – аналогии с шайкой бандитов-горцев. Если главарь банды (соответствующий капиталистам) изгонялся и заменялся одним или несколькими бандитами (соответствующими соглашательскому рабочему движению), порядок распределения прибыли (классовая структура) мог измениться в отличие от эксплуататорской природы общества (показанной в аналогии Иваса как продолжающаяся мародёрская деятельность банды). Исходя из подобных оснований, Хатта вывел следующее заключение:
«Если мы понимаем, что классовая борьба и революция – разные вещи, тогда мы вынуждены сказать, что является большой ошибкой заявлять, как это делают синдикалисты, что к революции можно будет прийти путём классовой борьбы. Даже если таким образом произойдут перемены в обществе, это не будет значить, что произошла настоящая революция».
В дополнение к критике анархо-синдикализма, Хатта, в частности, много писал о том, как анархо-коммунистическое общество сможет преодолеть разделение труда и, таким образом, продвинул вперёд теоретическую разработанность анархо-коммунизма так, как этого никто не делал со времён Кропоткина. Его видение анархо-коммунизма, по существу, представляло собой упорядоченный набор «малых обществ» (коммун), каждая из которых сама бы удовлетворяла большую часть своих нужд, принимая участие в сельскохозяйственных работах, носящих повсеместный характер, а также развивая мелкую кустарную промышленность. Размышляя о том, как бы всё это могло работать на практике, он значительно развил некоторые идеи, которые в трудах Кропоткина оставались в зачаточной форме (например, замечание о «физиологии общества») и сделал важный вклад в развитие экономической теории анархо-коммунизма.
Степень восприятия этих идей многими рабочими даже из числа тех, кто привык жить в индустриально-урбанистическом окружении, была по меньшей мере так же потрясающа, как и многочисленность и злободневность теоретических работ Хатта.
«В обществе, основанном на разделении труда, те, кто заняты на производстве средств потребления (то есть, основной части производимых товаров), будут иметь больше власти в координирующем механизме, чем остальные рабочие. Таким образом, будет существовать реальная опасность возникновения классов».
Хатта и Иваса также резко критиковали утверждение анархо-синдикалистов о том, что к революции можно прийти путём классовой борьбы. Прежде всего, они подчёркивали, что общественные отношения, существовавшие между миллионами крестьян-арендаторов и помещиками, которым те платили ренту, были ближе к феодализму, чем к капитализму. Таким образом, японское общество не вписывалось в схему классовой структуры «рабочие – капиталисты», на которой настаивали анархо-синдикалисты и КПЯ. Во-вторых, что более важно, утверждалось, что победа в классовой борьбе в лучшем случае изменит структуру распределения прибыли между классами, но не приведёт к полному исчезновению классов, что является необходимым условием для наступления анархии. Иваса выразил это посредством аналогии, ставшей известной среди японских анархистов – аналогии с шайкой бандитов-горцев. Если главарь банды (соответствующий капиталистам) изгонялся и заменялся одним или несколькими бандитами (соответствующими соглашательскому рабочему движению), порядок распределения прибыли (классовая структура) мог измениться в отличие от эксплуататорской природы общества (показанной в аналогии Иваса как продолжающаяся мародёрская деятельность банды). Исходя из подобных оснований, Хатта вывел следующее заключение:
«Если мы понимаем, что классовая борьба и революция – разные вещи, тогда мы вынуждены сказать, что является большой ошибкой заявлять, как это делают синдикалисты, что к революции можно будет прийти путём классовой борьбы. Даже если таким образом произойдут перемены в обществе, это не будет значить, что произошла настоящая революция».
В дополнение к критике анархо-синдикализма, Хатта, в частности, много писал о том, как анархо-коммунистическое общество сможет преодолеть разделение труда и, таким образом, продвинул вперёд теоретическую разработанность анархо-коммунизма так, как этого никто не делал со времён Кропоткина. Его видение анархо-коммунизма, по существу, представляло собой упорядоченный набор «малых обществ» (коммун), каждая из которых сама бы удовлетворяла большую часть своих нужд, принимая участие в сельскохозяйственных работах, носящих повсеместный характер, а также развивая мелкую кустарную промышленность. Размышляя о том, как бы всё это могло работать на практике, он значительно развил некоторые идеи, которые в трудах Кропоткина оставались в зачаточной форме (например, замечание о «физиологии общества») и сделал важный вклад в развитие экономической теории анархо-коммунизма.
Степень восприятия этих идей многими рабочими даже из числа тех, кто привык жить в индустриально-урбанистическом окружении, была по меньшей мере так же потрясающа, как и многочисленность и злободневность теоретических работ Хатта.
Вот
только один пример: токийский печатник опубликовал свою статью,
озаглавленную «Оставим города!», в газете «Дзенкоку Дзирэн» «Либертарная
федерация» («Дзию Ренго») в декабре 1926 года. Его аргумент состоял в
том, что промышленные рабочие не должны стараться отвоевать города у
капиталистов и управлять ими в собственных интересах. Скорее, они должны
восстать против господ и уехать в сельскую местность, чтобы там
применять свои умения и навыки, обогащая таким образом жизнь в деревнях и
достигая единства со своими братьями и сестрами на фермах. Что касается
анархо-синдикализма, то статья, появившаяся в газете «Кокурэн» «Чёрная
молодёжь» («Кокусёку сэйнен») в декабре 1929 года, усилила внимание на
том, что сразу же после появления стало мнением большинства анархистов:
«Анархическое движение в Японии совершает в настоящее время большой шаг вперёд. В других странах существует анархическое движение, которое поддерживает связи с синдикалистами. Но в нашей стране мы не признаём их и дистанцируемся от них так же, как и от большевиков. Мы даже выступаем против анархо-синдикализма, придерживаясь анархо-коммунизма».
«Анархическое движение в Японии совершает в настоящее время большой шаг вперёд. В других странах существует анархическое движение, которое поддерживает связи с синдикалистами. Но в нашей стране мы не признаём их и дистанцируемся от них так же, как и от большевиков. Мы даже выступаем против анархо-синдикализма, придерживаясь анархо-коммунизма».
II.5. Разрыв
Разрыв между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами начался в «Кокурэн». В течение 1927 года анархо-коммунистическое большинство в этой организации всё более открыто выражало своё неприятие синдикализма, что привело к тому, что анархо-синдикалистское меньшинство сначала сосредоточилось на выпуске новой газеты «Движение против политических партий» («Хан Сэйто Ундо») начиная с июня этого года, а потом и вовсе стало выходить из состава «Кокурэн». Прения и расколы происходили также и в «Дзенкоку Дзирэн», что привело к хаосу во время её второй конференции в ноябре того же года, сорванной из-за того, что дебаты перешли во взаимообмен оскорблениями. К этому времени сообщения о наступающем расколе между анархо-коммунистами (иногда называемыми в Японии «чистыми анархистами») и анархо-синдикалистами распространились далеко за пределами страны, и среди тех, кого они встревожили, был Огюстен Суши, секретарь анархо-синдикалистской Международной ассоциации трудящихся. В письме, адресованном второй конференции «Дзенкоку Дзирэн», Суши писал:
«Товарищи! Мы слышали об идущем сейчас теоретическом споре между чистыми анархистами и чистыми синдикалистами в рамках японского либертарного рабочего движения. Если бы мы могли выразить наше мнение, то сейчас совсем не время для спора по этому вопросу. Он принял чисто теоретический характер. В этом случае, мы хотели бы обратить ваше внимание на Аргентину и вообще на страны Южной Америки. В этих странах рабочее движение действует в духе Михаила Бакунина и также, в то же время, духовно направляется нашим первопроходцем Эррико Малатестой. В этих странах все анархисты героически принимают участие в синдикалистском движении, когда, в то же время, все синдикалисты борются за то, чтобы разрушить репрессивные механизмы государства и сопротивляться капиталистической эксплуатации. В Испании анархисты и синдикалистская фракция среди них воспринимают экономические вопросы и духовную составляющую борьбы таким образом, что теоретические споры попросту не возникают».
Хотя письмо Суши было опубликовано на первой странице газеты «Дзенкоку Дзирэн» «Либертарная федерация» в январе 1928 года, оно не достигло желаемого эффекта. Вместо этого в газете «Кокурэн» «Чёрная молодёжь» в феврале того же года появилась статья «О сообщении от Международной ассоциации трудящихся», в которой бескомпромиссно заявлялось, что с 1927 года шла борьба с «предателями, оппортунистами и профсоюзными империалистами» в рядах «Дзенкоку Дзирэн». Эта точка зрения проявила себя, когда вторая конференция «Дзенкоку Дзирэн» была возобновлена в марте 1928 года. После долгих часов ожесточённых споров с оскорблениями, звучавшими с обоих сторон, анархо-синдикалисты решили признать неизбежное, развернули свои баннеры и строем вышли из зала. Это не только подтвердило окончательный раскол внутри анархического профсоюзного движения. Впоследствии то же открытое противостояние между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами проявилось во всех остальных сферах деятельности анархистов. Например, процветающее анархическое литературно-культурное движение также раскололось на «коммунистическое» и синдикалистское крыло, которые и здесь теперь постоянно были на ножах друг с другом.
Можно было предположить, что раскол между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами отрицательно повлияет на рост анархического движения в целом. Но это было не так. Правда, «Дзенкоку Дзирэн» лишилась нескольких профсоюзов и синдикалистских фракций внутри других профсоюзов во время раскола 1928 года. К тому же, её «хребет» в виде пятитысячного «Токийского профсоюза работников печатной продукции» разделился в апреле 1929 года на две враждебные организации – анархо-коммунистическую и анархо-синдикалистскую. В то же время, к 1931 году уже чисто анархо-коммунистическая «Дзенкоку Дзирэн» насчитывала в своём составе 16300 человек – в два раза больше, чем на момент своего основания в 1926 году.
Разрыв между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами начался в «Кокурэн». В течение 1927 года анархо-коммунистическое большинство в этой организации всё более открыто выражало своё неприятие синдикализма, что привело к тому, что анархо-синдикалистское меньшинство сначала сосредоточилось на выпуске новой газеты «Движение против политических партий» («Хан Сэйто Ундо») начиная с июня этого года, а потом и вовсе стало выходить из состава «Кокурэн». Прения и расколы происходили также и в «Дзенкоку Дзирэн», что привело к хаосу во время её второй конференции в ноябре того же года, сорванной из-за того, что дебаты перешли во взаимообмен оскорблениями. К этому времени сообщения о наступающем расколе между анархо-коммунистами (иногда называемыми в Японии «чистыми анархистами») и анархо-синдикалистами распространились далеко за пределами страны, и среди тех, кого они встревожили, был Огюстен Суши, секретарь анархо-синдикалистской Международной ассоциации трудящихся. В письме, адресованном второй конференции «Дзенкоку Дзирэн», Суши писал:
«Товарищи! Мы слышали об идущем сейчас теоретическом споре между чистыми анархистами и чистыми синдикалистами в рамках японского либертарного рабочего движения. Если бы мы могли выразить наше мнение, то сейчас совсем не время для спора по этому вопросу. Он принял чисто теоретический характер. В этом случае, мы хотели бы обратить ваше внимание на Аргентину и вообще на страны Южной Америки. В этих странах рабочее движение действует в духе Михаила Бакунина и также, в то же время, духовно направляется нашим первопроходцем Эррико Малатестой. В этих странах все анархисты героически принимают участие в синдикалистском движении, когда, в то же время, все синдикалисты борются за то, чтобы разрушить репрессивные механизмы государства и сопротивляться капиталистической эксплуатации. В Испании анархисты и синдикалистская фракция среди них воспринимают экономические вопросы и духовную составляющую борьбы таким образом, что теоретические споры попросту не возникают».
Хотя письмо Суши было опубликовано на первой странице газеты «Дзенкоку Дзирэн» «Либертарная федерация» в январе 1928 года, оно не достигло желаемого эффекта. Вместо этого в газете «Кокурэн» «Чёрная молодёжь» в феврале того же года появилась статья «О сообщении от Международной ассоциации трудящихся», в которой бескомпромиссно заявлялось, что с 1927 года шла борьба с «предателями, оппортунистами и профсоюзными империалистами» в рядах «Дзенкоку Дзирэн». Эта точка зрения проявила себя, когда вторая конференция «Дзенкоку Дзирэн» была возобновлена в марте 1928 года. После долгих часов ожесточённых споров с оскорблениями, звучавшими с обоих сторон, анархо-синдикалисты решили признать неизбежное, развернули свои баннеры и строем вышли из зала. Это не только подтвердило окончательный раскол внутри анархического профсоюзного движения. Впоследствии то же открытое противостояние между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами проявилось во всех остальных сферах деятельности анархистов. Например, процветающее анархическое литературно-культурное движение также раскололось на «коммунистическое» и синдикалистское крыло, которые и здесь теперь постоянно были на ножах друг с другом.
Можно было предположить, что раскол между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами отрицательно повлияет на рост анархического движения в целом. Но это было не так. Правда, «Дзенкоку Дзирэн» лишилась нескольких профсоюзов и синдикалистских фракций внутри других профсоюзов во время раскола 1928 года. К тому же, её «хребет» в виде пятитысячного «Токийского профсоюза работников печатной продукции» разделился в апреле 1929 года на две враждебные организации – анархо-коммунистическую и анархо-синдикалистскую. В то же время, к 1931 году уже чисто анархо-коммунистическая «Дзенкоку Дзирэн» насчитывала в своём составе 16300 человек – в два раза больше, чем на момент своего основания в 1926 году.
Что
же касается анархо-синдикалистских профсоюзов, вышедших из её состава,
то большинство их со временем соорганизовалось под названием
«Либертарный федеральный совет профсоюзов Японии» («Нихон Родо Кумиай
Дзию Ренго Кьёгикай»), обычно известный как «Дзикьё». Хотя он был
значительно меньше «Дзенкоку Дзирэн», к 1931 году в его рядах уже
состояло почти 3000 человек.
Для того, чтобы понять теорию и действия анархо-коммунистов, важно прояснить различие между антисиндикализмом и антиюнионизмом. Основания для неприятия синдикализма уже объяснялись при анализе теорий Хатта Сюдзё и Иваса Сакутаро. Однако, антисиндикализм не означает враждебности ко всему профсоюзному движению в целом. «Дзенкоку Дзирэн» осталась федерацией профсоюзов даже после того, как анархо-синдикалисты вышли из её рядов. Как мы уже видели, в течение нескольких последующих лет она продолжала пополнять свои ряды значительным количеством рабочих. Более того, состоявшие в ней профсоюзы были ещё более готовы сопротивляться начальству в вопросе зарплаты и условий работы и принимали участие в самых известных стачках, таких, как, например, кампания 1300 рабочих против увольнений и сокращения зарплаты на заводе Сибаура, находившемся в совместной собственности компании «Мицуи» и американской «Дженерал Электрик», в 1930 году.
Существовали два фактора, выделявшие отношение анархо-коммунистов к профсоюзному движению. Прежде всего, они постоянно делали упор на борьбе за новое общество в более широком смысле, которая должна была вестись выше и вне таких актуальных тем, как зарплата и условия труда. Во-вторых, даже несмотря на то, что входившие в состав «Дзенкоку Дзирэн» профсоюзы состояли из промышленных рабочих, они сосредотачивали своё внимание на крестьянах-арендаторах как на той общественной силе, которая сможет создать альтернативное капитализму общество, основанное на коммунах. Важная роль, отводимая ими этим двум факторам, побуждала их тратить значительное время и силы на теоретическую работу, направленную на разъяснение природы нового общества и общественных сил, которые могли бы его создать.
Напротив, японские анархо-синдикалисты были гораздо менее подкованы в теоретическом плане. Наверное, справедливо утверждение, что в Японии не было человека, который бы внёс свой личный значительный вклад в теорию анархо-синдикализма. В этом смысле важно отметить, что самым выдающимся теоретиком из числа анархо-синдикалистов был Исикава Сансиро. Хотя, несмотря на тот факт, что Исикава отказался отвергнуть анархо-синдикализм, что сделало его чем-то вроде противовеса таким теоретикам анархо-коммунизма, как Хатта и Иваса, он сам первоначально придерживался «сельского» анархизма (а одно время также и христианского анархизма). Таким образом, можно сказать, что в Японии наиболее значительный вклад в анархо-синдикализм был сделан не в теоретической, а в практической сфере. Например, во время стачки на фабрике компании «Нихон Сендзю» в апреле 1931 года, входящий в состав «Дзикьё» профсоюз не только занял фабрику, но и использовал новые методы борьбы, такие как голодовка и привлечение большого числа женщин из близлежащей местности. Один из активистов «Дзикьё» по имени Тиба Хироси придал событиям ещё больше драматизма и известности, забравшись на 40-метровую фабричную трубу и оставаясь привязанным к ней в течение 14 дней. Хотя стачка на «Нихон Сендзю» окончилась, когда руководство компании и бастующие пошли на взаимные уступки, уже это само по себе было достижением в условиях того времени, когда у рабочего движения уже не было никаких шансов выжить.
Для того, чтобы понять теорию и действия анархо-коммунистов, важно прояснить различие между антисиндикализмом и антиюнионизмом. Основания для неприятия синдикализма уже объяснялись при анализе теорий Хатта Сюдзё и Иваса Сакутаро. Однако, антисиндикализм не означает враждебности ко всему профсоюзному движению в целом. «Дзенкоку Дзирэн» осталась федерацией профсоюзов даже после того, как анархо-синдикалисты вышли из её рядов. Как мы уже видели, в течение нескольких последующих лет она продолжала пополнять свои ряды значительным количеством рабочих. Более того, состоявшие в ней профсоюзы были ещё более готовы сопротивляться начальству в вопросе зарплаты и условий работы и принимали участие в самых известных стачках, таких, как, например, кампания 1300 рабочих против увольнений и сокращения зарплаты на заводе Сибаура, находившемся в совместной собственности компании «Мицуи» и американской «Дженерал Электрик», в 1930 году.
Существовали два фактора, выделявшие отношение анархо-коммунистов к профсоюзному движению. Прежде всего, они постоянно делали упор на борьбе за новое общество в более широком смысле, которая должна была вестись выше и вне таких актуальных тем, как зарплата и условия труда. Во-вторых, даже несмотря на то, что входившие в состав «Дзенкоку Дзирэн» профсоюзы состояли из промышленных рабочих, они сосредотачивали своё внимание на крестьянах-арендаторах как на той общественной силе, которая сможет создать альтернативное капитализму общество, основанное на коммунах. Важная роль, отводимая ими этим двум факторам, побуждала их тратить значительное время и силы на теоретическую работу, направленную на разъяснение природы нового общества и общественных сил, которые могли бы его создать.
Напротив, японские анархо-синдикалисты были гораздо менее подкованы в теоретическом плане. Наверное, справедливо утверждение, что в Японии не было человека, который бы внёс свой личный значительный вклад в теорию анархо-синдикализма. В этом смысле важно отметить, что самым выдающимся теоретиком из числа анархо-синдикалистов был Исикава Сансиро. Хотя, несмотря на тот факт, что Исикава отказался отвергнуть анархо-синдикализм, что сделало его чем-то вроде противовеса таким теоретикам анархо-коммунизма, как Хатта и Иваса, он сам первоначально придерживался «сельского» анархизма (а одно время также и христианского анархизма). Таким образом, можно сказать, что в Японии наиболее значительный вклад в анархо-синдикализм был сделан не в теоретической, а в практической сфере. Например, во время стачки на фабрике компании «Нихон Сендзю» в апреле 1931 года, входящий в состав «Дзикьё» профсоюз не только занял фабрику, но и использовал новые методы борьбы, такие как голодовка и привлечение большого числа женщин из близлежащей местности. Один из активистов «Дзикьё» по имени Тиба Хироси придал событиям ещё больше драматизма и известности, забравшись на 40-метровую фабричную трубу и оставаясь привязанным к ней в течение 14 дней. Хотя стачка на «Нихон Сендзю» окончилась, когда руководство компании и бастующие пошли на взаимные уступки, уже это само по себе было достижением в условиях того времени, когда у рабочего движения уже не было никаких шансов выжить.
II.6. Потери и исчезновение довоенного анархического движения.
Поворотный момент для довоенного анархического движения наступил в 1931 году, когда произошёл так называемый «маньчжурский инцидент». Под влиянием всемирной экономической депрессии, длившейся с 1929 года, все империалистические державы начали устанавливать всё более высокие тарифные барьеры внутри контролируемых ими территорий, чтобы использовать свои колониальные владения как защиту от экономического кризиса. В то же время, в сравнении с главными империалистическими державами, такими, как США, Великобритания и Франция, колониальных владений Японии было недостаточно, чтобы обеспечить экономику страны соответствующими рынками сбыта или необходимыми источниками дешёвого сырья. «Маньчжурский инцидент» был началом процесса, в ходе которого капиталистическая Япония попыталась распространить свой контроль на ещё большую часть территории Китая, чтобы решить эту проблему. Начавшись в Маньчжурии в 1931 году, этот процесс закончился атакой на Пирл-Харбор в 1941 году и полномасштабной войной с США, о чём предсказывалось в газете «Дзенкоку Дзирэн» ещё в ноябре 1931 года:
«Истинная причина отправки войск в Китай – не что иное, как амбиции правящих классов капиталистической Японии и военных, желающих завоевать Маньчжурию. У Японии есть своя доктрина Монро. Японский капитализм не может развиваться и даже существовать без Маньчжурии. Вот почему правительство решило поставить всё на карту, чтобы не упустить своих возможностей в Китае. Американский капитал поступает в Китай всё в большем и большем количестве. Это представляет огромную угрозу для японских капиталистов. Другими словами, сейчас Япония вынуждена противостоять американскому капиталу в Китае».
Так как японское государство собиралось вступить в смертельную схватку со своими конкурентами за рубежом, оно всё решительнее намеревалось уничтожить любые очаги недовольства у себя дома, и анархисты оказались первыми в списке тех, кто подлежал уничтожению. «Кокурэн» была вынуждена прекратить своё существование в 1931 году и с того же времени, достигнув своего пика, количество участников «Дзенкоку Дзирэн» и «Дзикьё» стало падать по мере того, как власти закручивали гайки. К 1933 году в «Дзенкоку Дзирэн» осталось 4400 человек, а в «Дзикьё» – 1100. Будучи «прижаты к стене», анархисты выдвинули три стратегии выживания. Одной из них был отказ «Дзенкоку Дзирэн» и «Дзикьё» от междусобицы, объединение их в качестве федерации профсоюзов, как анархо-коммунистических, так и анархо-синдикалистских, и участие единым фронтом в антифашистском сопротивлении. Воссоединение произошло в январе 1934 года, когда «Дзикьё» была распущена, а большинство её участников и входивших в неё профсоюзов вернулись в «Дзенкоку Дзирэн». Несмотря на то, что таким образом их ряды сплотились, это не остановило распада анархического профсоюзного движения. Будучи разделёнными или объединёнными в организационном плане, профсоюзы всё равно не могли ничего противопоставить силе, находящейся в распоряжении государства, решившего навсегда покончить с ними. К 1935 году количество участников уже воссоединённой «Дзенкоку Дзирэн» сократилось до 2300 человек.
Вторая стратегия в противостоянии репрессиям со стороны государства использовалась «Ассоциацией деревенской молодёжи» («Носон Сэйнен Ся»), обычно известной под сокращённым названием «Носэйся». Основанная в феврале 1931 года, «Носэйся» была анархо-коммунистической сетью, в которой децентрализация достигла крайних пределов. В «Носэйся» приветствовалась чрезвычайная децентрализация в организационном плане не только из-за того, что это предусматривалось тем вариантом анархизма, к которому стремились её участники, но также и из-за того, что они считали, что таким образом можно ослабить последствия репрессий со стороны государства по отношению к анархистам.
Поворотный момент для довоенного анархического движения наступил в 1931 году, когда произошёл так называемый «маньчжурский инцидент». Под влиянием всемирной экономической депрессии, длившейся с 1929 года, все империалистические державы начали устанавливать всё более высокие тарифные барьеры внутри контролируемых ими территорий, чтобы использовать свои колониальные владения как защиту от экономического кризиса. В то же время, в сравнении с главными империалистическими державами, такими, как США, Великобритания и Франция, колониальных владений Японии было недостаточно, чтобы обеспечить экономику страны соответствующими рынками сбыта или необходимыми источниками дешёвого сырья. «Маньчжурский инцидент» был началом процесса, в ходе которого капиталистическая Япония попыталась распространить свой контроль на ещё большую часть территории Китая, чтобы решить эту проблему. Начавшись в Маньчжурии в 1931 году, этот процесс закончился атакой на Пирл-Харбор в 1941 году и полномасштабной войной с США, о чём предсказывалось в газете «Дзенкоку Дзирэн» ещё в ноябре 1931 года:
«Истинная причина отправки войск в Китай – не что иное, как амбиции правящих классов капиталистической Японии и военных, желающих завоевать Маньчжурию. У Японии есть своя доктрина Монро. Японский капитализм не может развиваться и даже существовать без Маньчжурии. Вот почему правительство решило поставить всё на карту, чтобы не упустить своих возможностей в Китае. Американский капитал поступает в Китай всё в большем и большем количестве. Это представляет огромную угрозу для японских капиталистов. Другими словами, сейчас Япония вынуждена противостоять американскому капиталу в Китае».
Так как японское государство собиралось вступить в смертельную схватку со своими конкурентами за рубежом, оно всё решительнее намеревалось уничтожить любые очаги недовольства у себя дома, и анархисты оказались первыми в списке тех, кто подлежал уничтожению. «Кокурэн» была вынуждена прекратить своё существование в 1931 году и с того же времени, достигнув своего пика, количество участников «Дзенкоку Дзирэн» и «Дзикьё» стало падать по мере того, как власти закручивали гайки. К 1933 году в «Дзенкоку Дзирэн» осталось 4400 человек, а в «Дзикьё» – 1100. Будучи «прижаты к стене», анархисты выдвинули три стратегии выживания. Одной из них был отказ «Дзенкоку Дзирэн» и «Дзикьё» от междусобицы, объединение их в качестве федерации профсоюзов, как анархо-коммунистических, так и анархо-синдикалистских, и участие единым фронтом в антифашистском сопротивлении. Воссоединение произошло в январе 1934 года, когда «Дзикьё» была распущена, а большинство её участников и входивших в неё профсоюзов вернулись в «Дзенкоку Дзирэн». Несмотря на то, что таким образом их ряды сплотились, это не остановило распада анархического профсоюзного движения. Будучи разделёнными или объединёнными в организационном плане, профсоюзы всё равно не могли ничего противопоставить силе, находящейся в распоряжении государства, решившего навсегда покончить с ними. К 1935 году количество участников уже воссоединённой «Дзенкоку Дзирэн» сократилось до 2300 человек.
Вторая стратегия в противостоянии репрессиям со стороны государства использовалась «Ассоциацией деревенской молодёжи» («Носон Сэйнен Ся»), обычно известной под сокращённым названием «Носэйся». Основанная в феврале 1931 года, «Носэйся» была анархо-коммунистической сетью, в которой децентрализация достигла крайних пределов. В «Носэйся» приветствовалась чрезвычайная децентрализация в организационном плане не только из-за того, что это предусматривалось тем вариантом анархизма, к которому стремились её участники, но также и из-за того, что они считали, что таким образом можно ослабить последствия репрессий со стороны государства по отношению к анархистам.
Ожидалось,
что при отсутствии сколь-нибудь значительного центра государство не
будет знать, куда ему направлять свои удары. «Носэйся» критиковало тех
анархистов (особенно в случае с Бакуниным и его последователями),
которые считали, что достаточно заменить систему контроля «сверху вниз»,
присущую авторитарным организациям, на якобы либертарную систему «снизу
вверх». участники «Носэйся» утверждали, что нужно было не удерживать
базу под контролем удобной позиции и не контролировать периферию из
центра, а создать такую организационную форму, которая «растворила» бы
внутри себя все опорные точки и центры.
Другой отличительной чертой «Носэйся» было то, что её участники выступали за ту форму «практического анархизма», которая могла быть внедрена сразу же и которая целиком и полностью опиралась на деревни. В вышеупомянутом тексте «Воззвание к крестьянам», написанном Миядзаки Акирой, от крестьян, живших в деревнях, требовалось порвать все связи с городами, отказаться платить налоги и вообще признавать государство в том или ином виде, и сразу же перейти к коммунистической системе производства и потребления. Участники «Носэйся» признавали, что как минимум на первых порах, результатом этих мер будет коммунизм, основанный на всеобщей бедности, но они были убеждены, что даже на ранних стадиях перестройки общества преимущества от общинной солидарности будут значительнее экономических трудностей.
Даже этот краткий обзор идей «Носэйся» наводит на мысль о том, что как в теоретическом, так и в организационном плане она отошла в сторону от основного течения анархо-коммунизма. Участники «Носэйся» взяли некоторые элементы, уже присутствовавшие в теории анархо-коммунизма, и развили их дальше в отличный от других подход к анархической организации и деятельности. Наверное, можно было бы заранее предсказать что, принимая во внимание их упор на чрезвычайную децентрализацию, они постепенно придут к вопросу о смысле своего существования как организации.
На принятие ими решения о самороспуске, несомненно, повлиял тот факт, что большинство их товарищей по организации в Токио были арестованы в начале 1932 года после серии налётов с целью пополнения денежных средств. Таким образом, роспуск «Носэйся» в сентябре 1932 года частично преследовал цель самосохранения. Это не значит, что её участники перестали быть анархо-коммунистами или отошли от какой-либо деятельности. Скорее, именно начиная с этого момента они погрузились с головой в работу на местах, часто в страдавших от нищеты деревнях в горных районах, и сохраняли только личные контакты друг с другом. Как мы увидим далее, однако, эта стратегия «растворения» не спасла бывших участников «Носэйся», когда произошёл крах всей государственной машины.
Третья стратегия, нацеленная на сохранение анархического движения от государства, намеренного его сокрушить, была введена в действие «Анархо-коммунистической партией» («Мусэйфу Кьёсанто»). Во многом эта стратегия была прямо противоположной той, которую избрала «Носэйся». «Анархо-коммунистическая партия» была основана в январе 1934 года небольшой группой активистов, всё ещё намеревавшихся создать безвластное свободное коммунистическое общество, с которым чаще всего и ассоциируется понятие «анархо-коммунизм». Хотя, несмотря на то, что цель борьбы оставалась неизменной, используемые средства были совсем другими. Что касается средств, то основатели «Анархо-коммунистической партии» собирались использовать большевистские организационные методы в анархических целях! Партия была создана как крайне засекреченная группа, о чьём существовании не провозглашалось открыто и чьих участников можно было пересчитать по пальцам. одной из тактик, часто используемых «Анархо-коммунистической партией», было внедрение своих людей на ключевые посты в более крупных организациях, которыми потом можно было бы манипулировать изнутри.
Другой отличительной чертой «Носэйся» было то, что её участники выступали за ту форму «практического анархизма», которая могла быть внедрена сразу же и которая целиком и полностью опиралась на деревни. В вышеупомянутом тексте «Воззвание к крестьянам», написанном Миядзаки Акирой, от крестьян, живших в деревнях, требовалось порвать все связи с городами, отказаться платить налоги и вообще признавать государство в том или ином виде, и сразу же перейти к коммунистической системе производства и потребления. Участники «Носэйся» признавали, что как минимум на первых порах, результатом этих мер будет коммунизм, основанный на всеобщей бедности, но они были убеждены, что даже на ранних стадиях перестройки общества преимущества от общинной солидарности будут значительнее экономических трудностей.
Даже этот краткий обзор идей «Носэйся» наводит на мысль о том, что как в теоретическом, так и в организационном плане она отошла в сторону от основного течения анархо-коммунизма. Участники «Носэйся» взяли некоторые элементы, уже присутствовавшие в теории анархо-коммунизма, и развили их дальше в отличный от других подход к анархической организации и деятельности. Наверное, можно было бы заранее предсказать что, принимая во внимание их упор на чрезвычайную децентрализацию, они постепенно придут к вопросу о смысле своего существования как организации.
На принятие ими решения о самороспуске, несомненно, повлиял тот факт, что большинство их товарищей по организации в Токио были арестованы в начале 1932 года после серии налётов с целью пополнения денежных средств. Таким образом, роспуск «Носэйся» в сентябре 1932 года частично преследовал цель самосохранения. Это не значит, что её участники перестали быть анархо-коммунистами или отошли от какой-либо деятельности. Скорее, именно начиная с этого момента они погрузились с головой в работу на местах, часто в страдавших от нищеты деревнях в горных районах, и сохраняли только личные контакты друг с другом. Как мы увидим далее, однако, эта стратегия «растворения» не спасла бывших участников «Носэйся», когда произошёл крах всей государственной машины.
Третья стратегия, нацеленная на сохранение анархического движения от государства, намеренного его сокрушить, была введена в действие «Анархо-коммунистической партией» («Мусэйфу Кьёсанто»). Во многом эта стратегия была прямо противоположной той, которую избрала «Носэйся». «Анархо-коммунистическая партия» была основана в январе 1934 года небольшой группой активистов, всё ещё намеревавшихся создать безвластное свободное коммунистическое общество, с которым чаще всего и ассоциируется понятие «анархо-коммунизм». Хотя, несмотря на то, что цель борьбы оставалась неизменной, используемые средства были совсем другими. Что касается средств, то основатели «Анархо-коммунистической партии» собирались использовать большевистские организационные методы в анархических целях! Партия была создана как крайне засекреченная группа, о чьём существовании не провозглашалось открыто и чьих участников можно было пересчитать по пальцам. одной из тактик, часто используемых «Анархо-коммунистической партией», было внедрение своих людей на ключевые посты в более крупных организациях, которыми потом можно было бы манипулировать изнутри.
Например,
применяя данную тактику, «Анархо-коммунистическая партия» взяла под
контроль «Газету Либертарной федерации», бывшую печатным органом
«Дзенкоку Дзирэн» ещё с момента своего основания в сентябре 1928 года.
Разумеется, участники «Анархо-коммунистической партии», такие, как
Аидзава Хисао, который был одним из редакторов «Газеты Либертарной
федерации», играли важную роль в закулисных играх с целью провести
воссоединение «Дзенкоку Дзирэн» и «Дзикьё», так как это совпадало с
решением «Анархо-коммунистической партии» о создании единого фронта.
Для анархистов вряд ли будет сюрпризом то, к чему привело это заигрывание с большевистскими методами. Обстановка внутри «Анархо-коммунистической партии» вскоре наполнилась паранойей, обычно встречающейся среди организаций, считающих себя авангардными. Боязнь предательства и продажности стала обычной практикой и в конце концов привела к тому, что один из участников «Анархо-коммунистической партии» по имени Футами Тосио, застрелил другого, по имени Сибахара Дзюндзё, подозревая его в шпионаже в пользу полиции. После убийства Сибахара в октябре 1935 года, в следующем месяце был проведён вооружённый налёт, в ходе которого Футами, Аидзава и ещё один участник «Анархо-коммунистической партии» попытались изъять деньги из банка. Убийство и попытка ограбления банка вывели полицию на след активистов «Анархо-коммунистической партии» и, после того как Аидзаву арестовали и стали пытать на допросах, стали известны все подробности об организации «Анархо-коммунистической партии».
В очередной раз судьба послала подарок государству, намеревавшемуся покончить с анархическим движением. Полиция расставила свои сети так широко, как только могла, и в течение последних месяцев 1935 года было поймано и допрошено около 400 анархистов. В начале 1936 года «Дзенкоку Дзирэн» была вынуждена прекратить своё существование из-за возросшего уровня репрессий, и даже такой столп анархизма, как «Токийский профсоюз печатников», развалился после того, как было арестовано почти 100 его участников. Но облавы на анархистов на этом не закончились. По мере того, как допрашивались всё новые и новые арестованные, полиция собирала воедино всё более точную информацию о давно уже не существовавшей сети «Носэйся». Несмотря на тот факт, что она прекратила свою деятельность как организация более чем за три года до этого, в сентябре 1932 года, в мае 1936 года прошла ещё одна волна арестов, под которую попали её бывшие участники, их друзья и знакомые. На этот раз было схвачено ещё 300 анархистов.
Как и в случае с Котоку и его товарищами – представителями старшего поколения – только небольшая часть арестованных попала на скамью подсудимых. В этот раз только убийца Сибахары Футами Тосио был приговорён к смертной казни и, как оказалось, его наказание было изменено на двадцатилетний срок тюремного заключения. Другие известные участники «Анархо-коммунистической партии» и «Носэйся» получили более короткие сроки. Например, Аидзава Хисао, главный организатор «Анархо-коммунистической партии», был приговорён к шести годам тюремного заключения, в то время как Миядзаки Акира, автор «Воззвания к крестьянам» и другие, которых называли «вождями «Носэйся», получили сроки до трёх лет. хотя индивидуальные наказания были не такими жестокими, как во времена Котоку, общее давление, оказываемое на анархическое движение, было ещё сильнее, чем во «время зимы». Начиная с 1936 года, организованная деятельность стала буквально невозможна. Это не значит, что, начиная с этого времени, анархистов в Японии не стало. Очевидно, они присутствовали в японском обществе в течение всей войны, но у них просто больше не было способа вести какую-либо деятельность в рамках той или иной организации. Для каждого отдельно взятого анархиста выживание стало главной задачей – у большинства не осталось другого пути, кроме как затаиться, оставить свои мысли при себе и ждать…
Для анархистов вряд ли будет сюрпризом то, к чему привело это заигрывание с большевистскими методами. Обстановка внутри «Анархо-коммунистической партии» вскоре наполнилась паранойей, обычно встречающейся среди организаций, считающих себя авангардными. Боязнь предательства и продажности стала обычной практикой и в конце концов привела к тому, что один из участников «Анархо-коммунистической партии» по имени Футами Тосио, застрелил другого, по имени Сибахара Дзюндзё, подозревая его в шпионаже в пользу полиции. После убийства Сибахара в октябре 1935 года, в следующем месяце был проведён вооружённый налёт, в ходе которого Футами, Аидзава и ещё один участник «Анархо-коммунистической партии» попытались изъять деньги из банка. Убийство и попытка ограбления банка вывели полицию на след активистов «Анархо-коммунистической партии» и, после того как Аидзаву арестовали и стали пытать на допросах, стали известны все подробности об организации «Анархо-коммунистической партии».
В очередной раз судьба послала подарок государству, намеревавшемуся покончить с анархическим движением. Полиция расставила свои сети так широко, как только могла, и в течение последних месяцев 1935 года было поймано и допрошено около 400 анархистов. В начале 1936 года «Дзенкоку Дзирэн» была вынуждена прекратить своё существование из-за возросшего уровня репрессий, и даже такой столп анархизма, как «Токийский профсоюз печатников», развалился после того, как было арестовано почти 100 его участников. Но облавы на анархистов на этом не закончились. По мере того, как допрашивались всё новые и новые арестованные, полиция собирала воедино всё более точную информацию о давно уже не существовавшей сети «Носэйся». Несмотря на тот факт, что она прекратила свою деятельность как организация более чем за три года до этого, в сентябре 1932 года, в мае 1936 года прошла ещё одна волна арестов, под которую попали её бывшие участники, их друзья и знакомые. На этот раз было схвачено ещё 300 анархистов.
Как и в случае с Котоку и его товарищами – представителями старшего поколения – только небольшая часть арестованных попала на скамью подсудимых. В этот раз только убийца Сибахары Футами Тосио был приговорён к смертной казни и, как оказалось, его наказание было изменено на двадцатилетний срок тюремного заключения. Другие известные участники «Анархо-коммунистической партии» и «Носэйся» получили более короткие сроки. Например, Аидзава Хисао, главный организатор «Анархо-коммунистической партии», был приговорён к шести годам тюремного заключения, в то время как Миядзаки Акира, автор «Воззвания к крестьянам» и другие, которых называли «вождями «Носэйся», получили сроки до трёх лет. хотя индивидуальные наказания были не такими жестокими, как во времена Котоку, общее давление, оказываемое на анархическое движение, было ещё сильнее, чем во «время зимы». Начиная с 1936 года, организованная деятельность стала буквально невозможна. Это не значит, что, начиная с этого времени, анархистов в Японии не стало. Очевидно, они присутствовали в японском обществе в течение всей войны, но у них просто больше не было способа вести какую-либо деятельность в рамках той или иной организации. Для каждого отдельно взятого анархиста выживание стало главной задачей – у большинства не осталось другого пути, кроме как затаиться, оставить свои мысли при себе и ждать…
Полномасштабная
война с Китаем, начавшаяся в 1937 году, плавно перетекла в войну с США и
их союзниками с 1941 года и в конце концов привела к ковровым
бомбардировкам Токио и других крупных городов в 1945 году, не говоря уже
о катастрофе Хиросимы и Нагасаки. Более трёх миллионов мирных жителей
Японии погибли во время войны и вряд ли стоит упоминать о том, что бомбы
и пули не видели разницы между ярыми милитаристами и теми, кто выступал
против войны, например, анархистами. Немало анархистов пропало без
вести, погибнув во время ночных бомбардировок и от других бедствий,
принесённых войной. Хотя в августе 1945 года японское правительство
было, наконец, вынуждено капитулировать, его репрессивный механизм до
последнего момента работал слаженно, как часы. В результате, когда война
наконец подошла к концу, анархистам пришлось пытаться воссоздавать своё
движение «с нуля».
Глава третья. 1945-1996 годы
В послевоенные годы анархизм в Японии был распространён намного меньше, чем раньше. Это можно объяснить значительными переменами, которые произошли в послевоенной Японии, лишив анархистов существенной поддержки, оказывавшейся ранее крестьянами-арендаторами и рабочими профсоюзами. Несмотря на это, анархизм выжил в зачастую трудных условиях последних пятидесяти лет и, возможно, произошедшие недавно перемены приведут к созданию более благоприятной обстановки для анархической деятельности.
С 1945 по 1952 год Япония была оккупирована так называемыми «войсками союзников», по сути же это была американская оккупация. Одной из самых важных мер, принятых Штабом оккупационных сил, была коренная реформа земельного права, уничтожившая существовавшее ранее деление на помещиков и крестьян, создав вместо этого новый класс мелких фермеров-землевладельцев. Эти фермеры затем стали опорой политиков-консерваторов, поддерживая в основном насквозь коррумпированную Либерал-демократическую партию («Дзию Минсюто»), находившуюся у власти в течение долгих 38 лет, с 1955 по 1993 год. В обмен на голоса фермеров, правительство ЛДПЯ удерживало высокие цены на сельскохозяйственные продукты за торговыми барьерами, не пускавшими на рынок зарубежных конкурентов. Таким образом, цена на японский рис искусственно поддерживалась на уровне как минимум в 6 раз выше, чем средняя цена на мировом рынке.
Что же касается профсоюзного движения, то Штаб оккупационных сил на первых порах поощрял создание профсоюзов, так как ещё не оправившиеся от поражения правые воспринимались первоначально как главная угроза интересам США, а затем, с началом «холодной войны», договорившись с реабилитированными правыми, стал их преследовать. Одним из самых ярких примеров такого поворота в политике США была так называемая «чистка», использовавшаяся Штабом сначала для удаления правых из госаппарата и затем, в конце 1940-х – начале 1950-х годов, направленная против левых, получив название «красной чистки». Политика «двуручной пилы», применённая США, привела к поляризации японского общества, разделившегося на сторонников левых и правых, где анархисты преследовались с обеих сторон. С одной стороны, даже в условиях долгожданной «демократии», анархисты подвергались гонениям в рамках политики «антикоммунизма», проводимой как американскими оккупационными властями, так и правительством Японии. Немало анархистов стало жертвами «красных чисток». Тот факт, что ни американские, ни японские власти не имели ни малейшего представления о том, чем же на самом деле является коммунизм, не делал политику «антикоммунизма» менее репрессивной. С другой стороны, в профсоюзах и в активистских кругах анархистов часто ругали и бойкотировали левацки настроенные функционеры, часто использовавшие борьбу с государством и ощущение «осадного положения», возникавшее вследствие этой борьбы, как способ избежать критики. Это не привело к тому, что анархисты совсем отказались от участия в профсоюзном движении, скорее, возможности для того, чтобы открыто заявлять о своей принадлежности к анархистам, сильно сократились.
Самой большой проблемой для всех анархистов был образ мышления, получивший наибольшее распространение среди рабочих, как мужчин, так и женщин. В течение нескольких лет после поражения в войне, массовая безработица и обездоленность были самыми злободневными темами; доминирующей была «политика голода». Амбициозные политики давали иллюзорные обещания полных чаш риса избирателям, благосклонность которых зависела от их сытости. Затем, с началом войны в Корее (1950-1953), экономическое положение Японии сильно улучшилось. Война была прибыльным делом для японской промышленности. Быстро научившейся удовлетворять нужды военной машины США в соседней Корее, а позже и во Вьетнаме. К тому же, после того, как коммунистическая партия захватила власть в Китае в 1949 году, США нужна была страна на Дальнем Востоке, которая продемонстрировала бы преимущества капитализма по сравнению с коммунизмом.
В послевоенные годы анархизм в Японии был распространён намного меньше, чем раньше. Это можно объяснить значительными переменами, которые произошли в послевоенной Японии, лишив анархистов существенной поддержки, оказывавшейся ранее крестьянами-арендаторами и рабочими профсоюзами. Несмотря на это, анархизм выжил в зачастую трудных условиях последних пятидесяти лет и, возможно, произошедшие недавно перемены приведут к созданию более благоприятной обстановки для анархической деятельности.
С 1945 по 1952 год Япония была оккупирована так называемыми «войсками союзников», по сути же это была американская оккупация. Одной из самых важных мер, принятых Штабом оккупационных сил, была коренная реформа земельного права, уничтожившая существовавшее ранее деление на помещиков и крестьян, создав вместо этого новый класс мелких фермеров-землевладельцев. Эти фермеры затем стали опорой политиков-консерваторов, поддерживая в основном насквозь коррумпированную Либерал-демократическую партию («Дзию Минсюто»), находившуюся у власти в течение долгих 38 лет, с 1955 по 1993 год. В обмен на голоса фермеров, правительство ЛДПЯ удерживало высокие цены на сельскохозяйственные продукты за торговыми барьерами, не пускавшими на рынок зарубежных конкурентов. Таким образом, цена на японский рис искусственно поддерживалась на уровне как минимум в 6 раз выше, чем средняя цена на мировом рынке.
Что же касается профсоюзного движения, то Штаб оккупационных сил на первых порах поощрял создание профсоюзов, так как ещё не оправившиеся от поражения правые воспринимались первоначально как главная угроза интересам США, а затем, с началом «холодной войны», договорившись с реабилитированными правыми, стал их преследовать. Одним из самых ярких примеров такого поворота в политике США была так называемая «чистка», использовавшаяся Штабом сначала для удаления правых из госаппарата и затем, в конце 1940-х – начале 1950-х годов, направленная против левых, получив название «красной чистки». Политика «двуручной пилы», применённая США, привела к поляризации японского общества, разделившегося на сторонников левых и правых, где анархисты преследовались с обеих сторон. С одной стороны, даже в условиях долгожданной «демократии», анархисты подвергались гонениям в рамках политики «антикоммунизма», проводимой как американскими оккупационными властями, так и правительством Японии. Немало анархистов стало жертвами «красных чисток». Тот факт, что ни американские, ни японские власти не имели ни малейшего представления о том, чем же на самом деле является коммунизм, не делал политику «антикоммунизма» менее репрессивной. С другой стороны, в профсоюзах и в активистских кругах анархистов часто ругали и бойкотировали левацки настроенные функционеры, часто использовавшие борьбу с государством и ощущение «осадного положения», возникавшее вследствие этой борьбы, как способ избежать критики. Это не привело к тому, что анархисты совсем отказались от участия в профсоюзном движении, скорее, возможности для того, чтобы открыто заявлять о своей принадлежности к анархистам, сильно сократились.
Самой большой проблемой для всех анархистов был образ мышления, получивший наибольшее распространение среди рабочих, как мужчин, так и женщин. В течение нескольких лет после поражения в войне, массовая безработица и обездоленность были самыми злободневными темами; доминирующей была «политика голода». Амбициозные политики давали иллюзорные обещания полных чаш риса избирателям, благосклонность которых зависела от их сытости. Затем, с началом войны в Корее (1950-1953), экономическое положение Японии сильно улучшилось. Война была прибыльным делом для японской промышленности. Быстро научившейся удовлетворять нужды военной машины США в соседней Корее, а позже и во Вьетнаме. К тому же, после того, как коммунистическая партия захватила власть в Китае в 1949 году, США нужна была страна на Дальнем Востоке, которая продемонстрировала бы преимущества капитализма по сравнению с коммунизмом.
Япония
была выбрана для этой цели, и, из-за стратегической важности Японии для
США, американские власти не особенно сильно жаловались на
дискриминационную торговую политику этой страны вплоть до окончания
«холодной войны». Благодаря этому торговому дисбалансу между
капиталистическими странами, находившимися, по крайней мере, во
временном союзе, где Япония обслуживала стратегические интересы США, а
взамен получала экономические преимущества, японская экономика долгое
время находилась на стадии подъёма. Обеспокоенные резким разделением на
«левых» и «правых», имевшим место в политической жизни Японии в
послевоенные годы, начиная с 1960-х годов власти Японии сознательно
стали делать упор на деполитизации общества, убедившись в том, что
объедки с барского стола капиталистов попали в вычищенные до блеска
пустые тарелки рабочих и служащих. Ничем не прикрытое потребительство
преподавалось в качестве новой религии, и, пока ещё оставались крошки и
объедки с барского стола, достигался желаемый эффект. Однако, принимая
во внимание нравственную нищету жизни людей, японские капиталисты всё
время опасались того, что могло бы произойти, если бы барский стол
наконец опустел.
Очевидно, что этот набросок, в общих чертах рассказывающий о послевоенной истории Японии, написан с учётом всех произошедших изменений. Обо всём этом, разумеется, и не догадывались анархисты, которые начиная с 1945 года предпринимали возобновить свою деятельность в рамках всеобщего движения. «Анархическая федерация Японии» («Нихон Анакисуто Рэнмэй») была образована в обстановке всеобщего воодушевления в мае 1946 года. В то время предпринимались определённые усилия, чтобы предотвратить возрождение старых противоречий между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами, которые бы резко снизили эффективность новой организации. Старшие товарищи, как женщины, так и мужчины, принадлежавшие к тому или иному крылу анархического движения, теперь с энтузиазмом сотрудничали друг с другом и с молодыми товарищами, для которых мало что значило деление на два лагеря, имевшее место в довоенное время. В течение какого-то времени ничто не представлялось невозможным. Ненавистное милитаристское государство лежало в руинах, уцелевшие полицейские не внушали страха, сомневаясь в самой необходимости своего существования в условиях нового, «демократического» политического климата, и над всем этим стояли с первого взгляда не вникающие ни во что Оккупационные силы, которые на первых порах поддерживали любое выражение недовольства предыдущим режимом. «Анархическая федерация» основала свою газету в июне 1946 года, подчёркивая свою связь с борцами прошлых времён и возобновив гордости Котоку – «Газеты простого народа» («Хэймин Синбун»). Для того, чтобы распространить газету по всей стране, прилагались огромные усилия и использовались новейшие маркетинговые методы. Анархисты даже ездили по железным дорогам, продавая её в поездах дальнего следования. С другой стороны, сам факт использования подобных методов показывает, до какой степени анархизм потерял свою, казалось бы, «естественную» аудиторию на полях и на фабриках.
По мере того, как нарастало разочарование анархическим движением, неспособным занять определяющие позиции в обществе (в результате препятствий, изложенных выше), возобновились старые трения между анархистами разного толка. В мае 1950 года на V конференции «Анархической федерации Японии» в Киото антагонизм между анархо-синдикалистами и анархо-коммунистами вновь достиг апогея. В том же месяце была образована отдельная «Анархо-синдикалистская группа» («Анаруку Сандзикарисуто Гурупу»). К октябрю 1950 года «Анархическая федерация Японии» развалилась и фактически перестала существовать. Правда, она была воссоздана в 1951 году, но организация, существовавшая дальше под этим названием, состояла в основном из синдикалистов.
Очевидно, что этот набросок, в общих чертах рассказывающий о послевоенной истории Японии, написан с учётом всех произошедших изменений. Обо всём этом, разумеется, и не догадывались анархисты, которые начиная с 1945 года предпринимали возобновить свою деятельность в рамках всеобщего движения. «Анархическая федерация Японии» («Нихон Анакисуто Рэнмэй») была образована в обстановке всеобщего воодушевления в мае 1946 года. В то время предпринимались определённые усилия, чтобы предотвратить возрождение старых противоречий между анархо-коммунистами и анархо-синдикалистами, которые бы резко снизили эффективность новой организации. Старшие товарищи, как женщины, так и мужчины, принадлежавшие к тому или иному крылу анархического движения, теперь с энтузиазмом сотрудничали друг с другом и с молодыми товарищами, для которых мало что значило деление на два лагеря, имевшее место в довоенное время. В течение какого-то времени ничто не представлялось невозможным. Ненавистное милитаристское государство лежало в руинах, уцелевшие полицейские не внушали страха, сомневаясь в самой необходимости своего существования в условиях нового, «демократического» политического климата, и над всем этим стояли с первого взгляда не вникающие ни во что Оккупационные силы, которые на первых порах поддерживали любое выражение недовольства предыдущим режимом. «Анархическая федерация» основала свою газету в июне 1946 года, подчёркивая свою связь с борцами прошлых времён и возобновив гордости Котоку – «Газеты простого народа» («Хэймин Синбун»). Для того, чтобы распространить газету по всей стране, прилагались огромные усилия и использовались новейшие маркетинговые методы. Анархисты даже ездили по железным дорогам, продавая её в поездах дальнего следования. С другой стороны, сам факт использования подобных методов показывает, до какой степени анархизм потерял свою, казалось бы, «естественную» аудиторию на полях и на фабриках.
По мере того, как нарастало разочарование анархическим движением, неспособным занять определяющие позиции в обществе (в результате препятствий, изложенных выше), возобновились старые трения между анархистами разного толка. В мае 1950 года на V конференции «Анархической федерации Японии» в Киото антагонизм между анархо-синдикалистами и анархо-коммунистами вновь достиг апогея. В том же месяце была образована отдельная «Анархо-синдикалистская группа» («Анаруку Сандзикарисуто Гурупу»). К октябрю 1950 года «Анархическая федерация Японии» развалилась и фактически перестала существовать. Правда, она была воссоздана в 1951 году, но организация, существовавшая дальше под этим названием, состояла в основном из синдикалистов.
В
том же месяце анархо-коммунисты основали «Японский анархический клуб»
(«Нихон Анакисуто Курабу»), и в результате анархическое движение в
Японии снова оказалось разделённым на два враждующих между собой лагеря,
как это было в 1928 – 1934 годах. В значительной мере это было
повторением прошлых ошибок, и даже основные действующие лица оказались
теми же. Хатта Сюдзё, правда, скончался в 1934 году, но Иваса Сакутаро
по-прежнему оставался ведущим теоретиком анархо-коммунизма, в то время
как Исикава Сансиро продолжал поддерживать анархо-синдикалистов.
«Анархическая федерация Японии» продолжала существовать до ноября 1968 года, когда, признав неизбежное, она объявила о «творческом самороспуске». Хотя в течение многих лет после этого не существовало какой-либо горизонтально-ориентированной сети по всей стране, называющей себя «Анархической федерацией», анархизм в Японии, конечно же, не исчез в 1968 году. В самом деле, «Анархический клуб» намного пережил своего синдикалистского конкурента и продолжал выпускать газету «Анархическое движение» («Мусэйфусюги Ундо») до марта 1980 года. Кроме этой организации, состоявшей в основном из ветеранов довоенного анархического движения, одновременно существовало множество других групп, выпускающих свои газеты. Хотя многие просуществовали всего несколько лет, а то и месяцев, на их месте постоянно появлялись другие. Другими словами, анархическая деятельность и пропаганда не прекращалась ни на сутки, пусть и в ограниченном масштабе, и периодически организовывались акции прямого действия.
В октябре 1988 года была создана новая «Анархическая федерация», выпускающая газету «Свободная воля» («Дзию Иси»). Хотя у этой новой «Анархической федерации» есть сеть контактов по всей стране, она пользуется гораздо меньшей поддержкой. Чем в 1940-е годы, не говоря уже о «Кокурэн» или «Дзенкоку Дзирэн». Анархо-синдикализм представлен небольшим по численности «Движением солидарности рабочих» («Родося Рентай Ундо»), существующим в своём современном виде с 1983 года. «Движение солидарности рабочих» входит в Международную ассоциацию трудящихся (так называемый «Синдикалистский Интернационал») и с 1989 года выпускает газету «Либертарный коммунизм» («Дзентай Дзию Кьёсансюги»). Что касается анархо-коммунизма, то заметнее всего он представлен небольшим, но плодотворным издательским домом «Компания чёрного боевого фронта» («Кокусёку Сэнсэн Ся»), сформировавшимся вокруг старого активиста Осима Эйдзабуро. Среди публикаций «Чёрного боевого фронта» стоит особо отметить выпускающийся с 1991 года многотомный сборник под названием «Материалы по делу «Носэйся»» («Носон Сэйнен Ся Дзикен Сирьё»), отражающий убежденность многих анархистов послевоенной эпохи в том, что необходимо изучать теорию и практику предыдущих поколений анархистов и извлечь из этого важные уроки.
В отношении послевоенного анархизма часто говорится о том, что, несмотря на то, что движение, объявляющее себя анархическим, не так значительно, как раньше, среди разных групп людей, борющихся за свои права, наблюдается «стихийный» анархизм, как в организационном плане, так и в методах деятельности. Этот аргумент часто упоминался во времена студенческих движений 1960-х – 1970-х годов, а уже в нынешнее время – по отношению к низовым движениям и гражданским инициативам, обычно нацеленным на решение какой-нибудь одной задачи. Те, кто использовал подобные доводы, в основном подчёркивали неиерархичный, децентрализованный тип организации, характерный для подобных групп и упор, который они делают на автономию и иногда на некую спонтанность действий. Хотя сами эти особенности и имеют какое-то отношение к анархизму, всё же следует отметить, что с анархистами у вышеперечисленных групп мало общего.
«Анархическая федерация Японии» продолжала существовать до ноября 1968 года, когда, признав неизбежное, она объявила о «творческом самороспуске». Хотя в течение многих лет после этого не существовало какой-либо горизонтально-ориентированной сети по всей стране, называющей себя «Анархической федерацией», анархизм в Японии, конечно же, не исчез в 1968 году. В самом деле, «Анархический клуб» намного пережил своего синдикалистского конкурента и продолжал выпускать газету «Анархическое движение» («Мусэйфусюги Ундо») до марта 1980 года. Кроме этой организации, состоявшей в основном из ветеранов довоенного анархического движения, одновременно существовало множество других групп, выпускающих свои газеты. Хотя многие просуществовали всего несколько лет, а то и месяцев, на их месте постоянно появлялись другие. Другими словами, анархическая деятельность и пропаганда не прекращалась ни на сутки, пусть и в ограниченном масштабе, и периодически организовывались акции прямого действия.
В октябре 1988 года была создана новая «Анархическая федерация», выпускающая газету «Свободная воля» («Дзию Иси»). Хотя у этой новой «Анархической федерации» есть сеть контактов по всей стране, она пользуется гораздо меньшей поддержкой. Чем в 1940-е годы, не говоря уже о «Кокурэн» или «Дзенкоку Дзирэн». Анархо-синдикализм представлен небольшим по численности «Движением солидарности рабочих» («Родося Рентай Ундо»), существующим в своём современном виде с 1983 года. «Движение солидарности рабочих» входит в Международную ассоциацию трудящихся (так называемый «Синдикалистский Интернационал») и с 1989 года выпускает газету «Либертарный коммунизм» («Дзентай Дзию Кьёсансюги»). Что касается анархо-коммунизма, то заметнее всего он представлен небольшим, но плодотворным издательским домом «Компания чёрного боевого фронта» («Кокусёку Сэнсэн Ся»), сформировавшимся вокруг старого активиста Осима Эйдзабуро. Среди публикаций «Чёрного боевого фронта» стоит особо отметить выпускающийся с 1991 года многотомный сборник под названием «Материалы по делу «Носэйся»» («Носон Сэйнен Ся Дзикен Сирьё»), отражающий убежденность многих анархистов послевоенной эпохи в том, что необходимо изучать теорию и практику предыдущих поколений анархистов и извлечь из этого важные уроки.
В отношении послевоенного анархизма часто говорится о том, что, несмотря на то, что движение, объявляющее себя анархическим, не так значительно, как раньше, среди разных групп людей, борющихся за свои права, наблюдается «стихийный» анархизм, как в организационном плане, так и в методах деятельности. Этот аргумент часто упоминался во времена студенческих движений 1960-х – 1970-х годов, а уже в нынешнее время – по отношению к низовым движениям и гражданским инициативам, обычно нацеленным на решение какой-нибудь одной задачи. Те, кто использовал подобные доводы, в основном подчёркивали неиерархичный, децентрализованный тип организации, характерный для подобных групп и упор, который они делают на автономию и иногда на некую спонтанность действий. Хотя сами эти особенности и имеют какое-то отношение к анархизму, всё же следует отметить, что с анархистами у вышеперечисленных групп мало общего.
Как
бы ни было студенческое движение направлено против существующего сейчас
государства, немногие его участники сомневаются в необходимости
существования государственного образования политического типа в том или
ином виде. Что же касается гражданских инициатив, то большинство их
концентрирует своё внимание на какой-то одной проблеме, которую они
стараются решить, не касаясь «больших вопросов», таких, как природа
государства, потому что они чувствуют (и, возможно, верно), что по
подобным темам могут возникнуть значительные расхождения и разногласия,
которые разделят людей на разные лагеря, исходя из их политических
убеждений, и тем самым сведут на нет все их усилия. В свете
вышесказанного, называть «анархическими» студенческое движение или
гражданские инициативы значило бы слишком широко понимать термин
«анархизм» – гораздо шире, чем он использовался в данной работе.
Что касается последних лет, то многие факторы, которые в совокупности привели к потере популярности анархизма в послевоенные годы, сами ослабли и в значительной мере потеряли свою актуальность. Как уже упоминалось ранее, с 1955 года в политической жизни Японии неизменно доминировала Либерально-демократическая партия. Вторая по величине, социал-демократическая Социалистическая партия Японии («Нихон Сякайто»), была всё время отстранена от власти, используя это обстоятельство для поднятия своего морального имиджа в качестве единственной реальной оппозиции режиму. В течение 38 лет эти две партии на самом деле были краеугольными камнями приказавшей долго жить политической системы страны. Либерал-демократическая партия использовала своё положение для того, чтобы внедрять своих людей в органы местной власти, поддерживая таким образом установившийся порядок вещей, в то время как представители Соцпартии, стремясь ещё больше укрепить свой авторитет, защищали тех, кто не смог построить карьеру на этом расширении или посчитали это неприемлемым для их нравственности. Вся эта система сразу же развалилась, стоило Либерал-демократической партии недобрать голосов и не получить парламентского большинства на выборах 1993 года. Затем, в 1994 году, у Либерал-демократической партии появилась возможность вернуть себе своё прежнее положение, войдя в единый блок со своим бывшим «злейшим врагом». Две партии начали тесно сотрудничать друг с другом, ничуть не стыдясь этого, так что к 1996 году уже существовало правительство, возглавляемое лидером Соцпартии, в то время как большая часть кабинета министров была членами Либерал-демократической партии. Не стоит и говорить о том, что в своём стремлении получить власть премьер-министр Мураяма с лёгкостью принял на вооружение все меры по укреплению капитализма, которые объявлялись неприемлемыми для Соцпартии в течение всего того времени, пока та находилась в оппозиции правящему режиму. Эта печальная история стала очередным примером оппортунизма политиков и бессмысленности «парламентской борьбы». Ничего удивительного, что цинизм, разочарование и безысходность в настоящее время преобладают среди рабочих, потерявших последние иллюзии по поводу политиков.
Одновременно с этими событиями происходили изменения и в экономической жизни страны. В настоящее время (1996 год) страна переживает самый долгий и самый тяжёлый экономический кризис за всё послевоенное время. «Объедков с барского стола» уже почти не осталось, так что в 1993 году уровень средней заработной платы снизился впервые с 1950 года. под давлением других капиталистических стран (прежде всего США) Япония вынуждена была открыть свой рынок сельскохозяйственной продукции, что, в свою очередь, привело к недовольству политиками у части фермеров.
Принимая во внимание положение Японии как одной из самых могущественных капиталистических держав, сложно переоценить её значение как одной из опор существующего сейчас мирового порядка. Вот почему не стоит забывать, даже нам, живущим на другом краю Земли, что в настоящее время в этой стране гораздо больше возможностей для распространения антигосударственных и антикапиталистических идей, чем раньше.
Что касается последних лет, то многие факторы, которые в совокупности привели к потере популярности анархизма в послевоенные годы, сами ослабли и в значительной мере потеряли свою актуальность. Как уже упоминалось ранее, с 1955 года в политической жизни Японии неизменно доминировала Либерально-демократическая партия. Вторая по величине, социал-демократическая Социалистическая партия Японии («Нихон Сякайто»), была всё время отстранена от власти, используя это обстоятельство для поднятия своего морального имиджа в качестве единственной реальной оппозиции режиму. В течение 38 лет эти две партии на самом деле были краеугольными камнями приказавшей долго жить политической системы страны. Либерал-демократическая партия использовала своё положение для того, чтобы внедрять своих людей в органы местной власти, поддерживая таким образом установившийся порядок вещей, в то время как представители Соцпартии, стремясь ещё больше укрепить свой авторитет, защищали тех, кто не смог построить карьеру на этом расширении или посчитали это неприемлемым для их нравственности. Вся эта система сразу же развалилась, стоило Либерал-демократической партии недобрать голосов и не получить парламентского большинства на выборах 1993 года. Затем, в 1994 году, у Либерал-демократической партии появилась возможность вернуть себе своё прежнее положение, войдя в единый блок со своим бывшим «злейшим врагом». Две партии начали тесно сотрудничать друг с другом, ничуть не стыдясь этого, так что к 1996 году уже существовало правительство, возглавляемое лидером Соцпартии, в то время как большая часть кабинета министров была членами Либерал-демократической партии. Не стоит и говорить о том, что в своём стремлении получить власть премьер-министр Мураяма с лёгкостью принял на вооружение все меры по укреплению капитализма, которые объявлялись неприемлемыми для Соцпартии в течение всего того времени, пока та находилась в оппозиции правящему режиму. Эта печальная история стала очередным примером оппортунизма политиков и бессмысленности «парламентской борьбы». Ничего удивительного, что цинизм, разочарование и безысходность в настоящее время преобладают среди рабочих, потерявших последние иллюзии по поводу политиков.
Одновременно с этими событиями происходили изменения и в экономической жизни страны. В настоящее время (1996 год) страна переживает самый долгий и самый тяжёлый экономический кризис за всё послевоенное время. «Объедков с барского стола» уже почти не осталось, так что в 1993 году уровень средней заработной платы снизился впервые с 1950 года. под давлением других капиталистических стран (прежде всего США) Япония вынуждена была открыть свой рынок сельскохозяйственной продукции, что, в свою очередь, привело к недовольству политиками у части фермеров.
Принимая во внимание положение Японии как одной из самых могущественных капиталистических держав, сложно переоценить её значение как одной из опор существующего сейчас мирового порядка. Вот почему не стоит забывать, даже нам, живущим на другом краю Земли, что в настоящее время в этой стране гораздо больше возможностей для распространения антигосударственных и антикапиталистических идей, чем раньше.
Комментариев нет:
Отправить комментарий